К вечеру я решила, что нам нужно объясниться. Не кричать, не обвинять, а просто сесть и разобраться. Я убрала разбросанные вещи, поставила чайник, заварила два пакетика чая. Когда Дима вернулся домой, я уже ждала его за столом. На столе стояли две кружки с чаем — мой способ начать разговор мирно. Я старалась не показывать, как сильно меня это все выбило из колеи.
— Нам надо поговорить, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. Слова давались с трудом, но я держалась.
Он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула настороженность. Но он кивнул и сел напротив. Его руки сжались в кулаки на коленях. Я видела, как он пытается контролировать себя.
— Я не изменяла тебе, Дима, — начала я. — Это была просто встреча с Леной. Игорь — ее коллега, я видела его впервые. Ничего не было.
Он молчал, глядя в свою кружку. Я ждала, что он скажет хоть что-то, но тишина становилась все тяжелее. В комнате повисло напряжение. Я слышала, как тихо капает вода из крана в кухне. Сердце билось громко. Я боялась, что он не поверит. Что это конец.,— Почему ты сразу решил, что я тебя обманываю? — спросила я, чувствуя, как в груди нарастает ком. Сердце билось так громко, что казалось, его слышно в тишине комнаты. — Почему ты не спросил, не поговорил со мной?
Он молчал, не отводя взгляда от своей кружки. В комнате стояла гнетущая тишина, которая с каждым мгновением становилась тяжелее. Я ждала, что он скажет хоть что-то, но слова не шли.
Наконец он поднял глаза, и в них было что-то холодное, почти безразличное.
— А как я должен был реагировать, Катя? — его голос был ровным, но в нем слышалась усталость и раздражение. — Ты не говоришь, где ты, не берешь трубку, а потом я вижу это, — он кивнул на телефон, лежащий на столе, — Ты хоть понимаешь, как это выглядит?
Я сжала кулаки, пытаясь удержать эмоции. — Но ты даже не дал мне шанса объяснить! — крик вырвался сам собой, хотя я не хотела повышать голос. — Ты просто решил, что я виновата, и все.
Он резко повернулся ко мне. — А ты дала мне возможность думать иначе? — парировал он, голос стал резче. — Ты же сама все время где-то витаешь. То с подругами, то на работе задерживаешься. Я вообще не понимаю, что у тебя в голове.
Я открыла рот, чтобы ответить, но слова снова застряли. Он был прав в одном: я действительно отдалилась. Не потому, что разлюбила его, а потому, что устала. Устала от рутины, от молчания, от того, что наши разговоры сводились к списку дел. Но как объяснить это человеку, который смотрит на тебя с таким недоверием?
Я посмотрела на него, пытаясь найти хоть что-то знакомое в его глазах. — Дима, я не хочу, чтобы мы так жили, — сказала я наконец, голос дрожал, но я старалась держаться. — Я хочу, чтобы мы были вместе, а не просто ютились под одной крышей.
Он посмотрел на меня, и на секунду мне показалось, что в его глазах мелькнула тень того Димы, которого я когда-то любила. Но потом он отвернулся, словно отгоняя эту мысль.
— Я тоже не хочу, — сказал он тихо, почти шепотом. — Но я не знаю, как это исправить.
Комната снова погрузилась в тишину. Я слышала, как он тяжело вздохнул. В воздухе повисло что-то невыносимое, что нельзя было просто так убрать словами. Мы оба знали, что дальше будет только хуже.,Следующие дни тянулись медленно, словно затишье перед грозой, которая вот-вот должна была разразиться. Мы с Димой старались держаться в рамках приличий, обменивались вежливыми фразами, но это было не то, что я когда-то называла близостью. Он перестал кричать, не бросал в меня резких слов, но и не делал ни одного шага навстречу. Я тоже не знала, как подступиться, как пробить эту стену между нами. Каждый вечер мы садились за стол, ели молча, и тишина между нами становилась всё тяжелее, словно давила на грудь.
Я начала замечать мелочи, которые раньше не замечала. Как он оставляет грязную посуду в раковине, хотя знает, что я терпеть этого не могу. Как я сама перестала спрашивать, как прошёл его день, перестала интересоваться. Мы жили, как два чужих человека, случайно оказавшихся в одной квартире, а не как муж и жена, которые должны были быть командой.
