Следующие недели были как американские горки. Тамара училась в автошколе, ходила на танцы, брала первые заказы на переводы. Вика, глядя на мать, начала пробовать говорить «нет» на работе. Сначала это было страшно — она боялась, что ее уволят или начнут травить. Но чем чаще она отказывалась от лишних смен, тем увереннее себя чувствовала.
Однажды вечером Тамара объявила, что берет Вику на выходные за город.
— За город? На чем? — удивилась Вика.
— На машине, — ответила Тамара, и в ее глазах загорелся азарт. — Я сдала на права. Машину забираю завтра.
Вика не знала, смеяться ей или паниковать. Но на следующий день, когда они сели в подержанный, но блестящий хэтчбек, Вика поняла, что мать не шутит. Тамара вела машину осторожно, но уверенно, будто делала это всю жизнь.
Они поехали в маленький городок в двух часах от дома. Тамара рассказала, что там живет ее старая подруга, Света, с которой они не виделись лет двадцать. Света открыла кафе и звала Тамару в гости.
Когда они приехали, Света, пухленькая женщина с громким смехом, обняла Тамару так, будто они расстались вчера.
— Томка, ты молодец, что приехала! — Света усадила их за столик в своем кафе. — А то я уж думала, ты совсем в своей рутине утонула.
— Было дело, — ответила Тамара, улыбаясь. — Но я выплыла.
Вика смотрела на мать и Свету, слушала их разговоры о молодости, о мечтах, которые они когда-то обсуждали. Она вдруг поняла, что никогда не знала маму такой — живой, смеющейся, полной идей. И это заставило ее задуматься: а что она сама хочет от жизни?
Вернувшись домой, Вика начала замечать, что перемены матери заразительны. Она записалась на курсы флористики — не потому, что это было модно, а потому, что всегда любила цветы. На работе она начала говорить с Ириной на равных, и, к ее удивлению, начальница стала уважать ее больше.
Тамара тем временем не останавливалась. Она получила первый крупный заказ на перевод, купила билеты на танцевальный фестиваль и даже уговорила Вику поехать с ней. На фестивале Вика впервые увидела мать на сцене — Тамара танцевала сальсу с таким азартом, что зал аплодировал стоя.
После выступления Вика обняла мать.
— Мам, ты крутая, — сказала она, и в горле у нее встал ком.
— Ты тоже, — ответила Тамара, глядя на дочь. — Просто ты пока этого не знаешь.
Вика поняла, что «нет», которое мать сказала в тот вечер на кухне, было не просто отказом. Это был сигнал, что жизнь можно прожить иначе. И Тамара, которая всю жизнь молчала ради других, теперь учила свою дочь говорить за себя.
Прошел год. Тамара водила машину, как будто родилась за рулем, работала над переводами и даже начала учить испанский, чтобы «лучше чувствовать сальсу». Вика уволилась с работы, где ее не ценили, и начала делать букеты на заказ. Они с матерью часто ездили за город, болтали, смеялись, спорили.
И каждый раз, когда Вика ловила себя на том, что соглашается на что-то против воли, она вспоминала тот вечер, когда мать впервые сказала «нет». Это слово изменило их обеих. И Вика была благодарна за это.
