— А куртку ты куда повесила? — Людмила Викторовна стояла в коридоре, недовольно глядя на Дашу. — Вон всё капает. В сапоги прямо.
Даша замерла с пакетом в руках. Она только что зашла с улицы, сняла куртку и на автомате повесила её на крючок у двери.
— Извините. Сейчас уберу, — тихо ответила она и сняла куртку и понесла в ванную.
Людмила Викторовна молча развернулась и ушла на кухню. На плите шипела сковорода, пахло поджаренным луком. Артём возился с телефоном за столом, даже не поднял головы, когда вошла Даша.
Она присела напротив, разминая руки.
— Я, кстати, сегодня в «Меге» видела хорошие шторы. Думаю, нам бы такие подошли… в ту квартиру. — Она произнесла последнюю часть фразы осторожно, будто проверяя, услышит ли кто-то лишний.
— М-м, — пробормотал Артём. — Какие?
— Светлые, серо-бежевые такие. Простые, но уютные. Там сейчас акция…
— Даша, — перебила Людмила Викторовна, не оборачиваясь от плиты, — в квартире главное — не шторы, а чтобы обои не отваливались и с потолка не капало. У вас там трубы гнилые. Сначала это чините.
— Мы в курсе, — спокойно ответила Даша. — Папа сказал, сантехника придёт на неделе.
— Да-да, — Людмила Викторовна с силой перемешала лук на сковородке. — Всё вы в курсе. Только опыта — ноль. А лезете обустраивать.
Артём наконец оторвался от телефона, взглянул на мать, потом на жену. Затянувшаяся пауза была хуже крика.
— Мам, — сказал он наконец. — Мы справимся. Серьёзно. Квартира нормальная, жить можно. А уж шторы — это не катастрофа.
— Ну-ну, — усмехнулась она. — Посмотрим, как вы там «справитесь». Через месяц приползёте обратно.
Вечером, лёжа на узком диване, Даша уткнулась в телефон и написала маме:
«Опять сцена. Из-за куртки. И из-за штор. Всё, что я говорю — всё не так.»
Ответ пришёл почти сразу:
«Потерпи, доченька. Я поговорю с папой, может, ускорим вопрос с квартирой. Жить с ней вы не сможете.»
Даша закрыла глаза. У неё было ощущение, что каждый день она сдаёт какой-то незапланированный экзамен: на терпение, на самообладание, на бесконечную вежливость. Людмила Викторовна на неё не кричала, не скандалила — но каждое её слово оставляло осадок, как будто Даша всё делает не по уму, не по-хозяйски, не по-человечески. Хотя сама она старалась, училась, убирала, готовила — как умела. Впрочем, это «как умела» явно никого не устраивало.
— Может, уедем к моим? — прошептала она на следующий вечер, когда они с Артёмом вернулись из магазина и легли спать. — Ну, на пару дней. Просто отдохнуть. Я больше не могу.
— Ты серьёзно хочешь, чтобы она потом говорила всем, что мы сбежали? — Артём смотрел в потолок.
— А ты хочешь жить вот так?
— Конечно, не хочу, — он сел, взъерошил волосы. — Но я не знаю, как сказать ей. Понимаешь, она одна меня растила. У неё кроме меня никого. Она всегда была… ну, не мягкая. Но я думал, она будет рада, что я женился.
— Она думает, что ты теперь чужой.
— Ну да, она боится, что ты меня отнимаешь, — сказал он неожиданно спокойно. — Я это слышал. Несколько раз. Даже вчера.
— Да. В открытую. Говорит, ты рано меня захомутала. Что я ещё «зелёный».
— Знаешь, что самое обидное? — сказала она через минуту. — Я стараюсь. Я не вмешиваюсь, не спорю. Но она мои старания принципиально не видит. Как будто я — мебель. Лишняя.
— Я всё понимаю. Правда. Просто… она всё воспринимает через призму обиды. Как будто я её предал.
— А ты её не предавал. Ты просто вырос.
Через три дня, в субботу, родители Даши заехали за ней на машине. Она вышла на улицу, неся два пакета с продуктами и одну коробку — в ней лежали образцы обоев, несколько журналов по интерьеру и керамическая сова — подарок от бабушки, который она очень хотела поставить на полку в новой квартире.
