— Ага, — сказала Ирина, закладывая за ухо прядь. — Говорю тебе: хватит. Всех — вон. Срок — неделя. Или я вызываю участкового и фиксирую факт незаконного проживания.
— Да ну тебя… — пробормотал он и сел. — Ты реально хочешь всё разрушить?
— Это не «всё». Это бардак. Причём односторонний. Я вкалываю, а вы тут устраиваете курорт. Даже кофе мой любимый закончился, между прочим, — Ирина подняла палец. — А я его берегла на понедельники.
Татьяна Петровна прищурилась:
— Да тебе же не двадцать, чтобы носом крутить. Радоваться надо, что мужчина рядом. А то будешь потом одна с кошками разговаривать. Я-то знаю, как это кончается.
— Угу. Только не я к вам пришла. А вы — ко мне. И жить вы тут начали, как будто у нотариуса акт на вселение оформили. Без спроса, без уважения, без элементарного участия в быту. Да я даже телевизор свой нормально не могу включить! Светлана вчера смотрела два часа шоу «Дом 17» и называла меня «мемной старушкой». Мне, между прочим, 53.
— Ну, это уже возраст, — заметила Ольга с масляной улыбкой. — Женщинам в этом возрасте…
— В этом возрасте, Оля, женщины или расцветают, или сходят с ума. Я выбираю первое. И для этого мне нужно, чтобы все вы — да, все — уехали.
Наступила тишина. Такая, что было слышно, как капает из крана в ванной — ремонт, который Алексей обещал «вот-вот закончить» ещё в марте.
— Значит, ты выбираешь одиночество? — спросил он тихо.
— Я выбираю себя, Алексей. Потому что вы все давно выбрали себя, только за мой счёт.
В этот вечер на кухне никто не ужинал. Ольга захлопнула ноутбук и ушла в комнату. Татьяна Петровна в сердцах хлопнула дверцей шкафа. Алексей курил на крыльце, бросая окурки мимо урны. Светлана переписывалась с кем-то в мессенджере, строча сообщения с дикой скоростью.
А Ирина варила кофе. Свой. Последнюю ложку.
Наутро Татьяна Петровна потребовала серьёзного разговора.
— Ты хоть понимаешь, что ссоришься с семьёй? — сказала она, сидя за столом как прокурор на допросе. — А жизнь длинная. Кто потом стакан воды подаст?
— У меня есть кран, — ответила Ирина. — И родные люди, которые не думают, что я обязана только потому, что у меня кирпичный дом с горячей водой.
— Мать ты ему или кто? — крикнула она, уже не скрывая ни раздражения, ни пренебрежения.
— Я ему не мать, я его жена. Хотя… была. Возможно, пока ещё официально.
Алексей не вмешался. Он всё ещё делал вид, что это «пройдёт». Как простуда. Как весенние паводки. Как плохое настроение у женщины «в возрасте».
Но это не прошло. На четвёртый день Ирина пошла в администрацию и подала заявление на развод.
Алексей не пришёл домой до полуночи. Наутро её сапоги валялись в прихожей, перемазанные в грязи. А в раковине осталась чья-то недоеденная гречка.
— Последняя неделя пошла, — спокойно сказала Ирина, собирая на веранде коробку с документами. — Потом я меняю замки.
Её голос был тихий. Без крика. Но с тем железом, от которого даже Ольга внезапно замолчала.
В пятницу, ровно в восемь утра, Ирина сняла со стены старую кухонную доску, где ещё два года назад вешала рецепты и смешные магнитики. Теперь она приколола к ней лист бумаги с чётким заголовком: «Список уезжающих до воскресенья включительно».
