Под ним — ровно пять имён. Ольга. Татьяна Петровна. Светлана. Алексей. Гость неизвестного происхождения — Андрей (племянник, внезапно всплывший на днях «на пару ночей» и заселившийся в гостевую с гитарой и колонкой).
Ирина стояла в коридоре в джинсах, майке и с чашкой кофе. Губы сжаты. Взгляд холодный. Устала не от них — от ожидания, что что-то изменится.
— Ты, значит, серьёзно? — спросил Алексей, глядя на доску, как на приговор.
— А ты думал, я шучу? Это тебе не соцсети. Здесь лайков за «мнение» не ставят. Здесь либо собираешь вещи, либо не заходишь больше в дом.
— Ирина, ты с ума сошла! — Ольга выбежала из ванной в халате. — У меня сейчас нет денег! У меня шея прихвачена, я в стрессе! У тебя совесть есть?
— Есть, — кивнула Ирина. — Именно поэтому я больше не собираюсь быть подушкой для вашей семейной лени.
Татьяна Петровна пыталась устроить «обратный переворот». Варила бульон, убрала в коридоре, купила хозяйственные салфетки.
— Я ведь не навсегда, Ирочка, — говорила она с голосом обиженной актрисы второго плана. — Мне в квартире ремонт делают. Три недели максимум. И потом, ты не понимаешь, у тебя же никого больше нет… А мы — твоя семья.
— Вы — семья моего мужа. Которого я, между прочим, больше не считаю мужем.
На слова про развод Алексей вздрогнул.
— Ира, подожди. Давай без этих жестов. Всё не так просто. Мы же взрослые люди. Можно как-то решить…
— Решать надо было тогда, когда ты в третий раз «временно» прописал кого-то в мой дом. Когда твоя сестра ходила по моим полкам в ванной и пользовалась моими кремами. Когда твоя мать выкинула мои дорогие туфли, потому что они «слишком вычурные для женщины в возрасте». Вот тогда надо было разговаривать.
Вечером она вернулась с новым замком и двумя упаковками мусорных мешков. Ольга собрала вещи в огромный чемодан на колёсах, причитая:
— И всё-таки ты черствая. Мы же тебе как родные…
— Как тараканы — родные. Прижились, расплодились и не съезжают.
Светлана ушла без слов. В дверях бросила:
— Вам бы психотерапевта. И подружку, чтобы вы не озлобились окончательно.
— Мне бы пульт от телевизора обратно, — сказала Ирина, даже не взглянув.
В воскресенье в доме стало тихо. Не просто — меньше голосов. А по-настоящему тихо. Сначала это было непривычно. Потом — приятно. Потом — почти празднично.
В понедельник утром Ирина стояла на веранде с чашкой кофе. Смотрела на свой сад. На розы, которые снова дышали свободой. На тишину, которую не нарушает гитарная бессмыслица Андрея. На входную дверь, где больше никто не топчется в грязных кроссовках.
Алексей позвонил. Один раз. Она не ответила.
Потом написал: «Если всё закончено, можешь хотя бы оставить мне кое-что из моих вещей?»
Ирина ответила: «Они уже в коробке. У ворот. Включая халат твоей мамы.»
Ближе к вечеру она зашла в комнату, где раньше спал Алексей. Перестелила постель. Сложила книги на полку. Поставила на подоконник новые цветы. Всё в этом доме снова принадлежало ей — не только по документам, но и по ощущениям.
Это не одиночество, — подумала Ирина. — Это свобода. И право — больше никого не пускать туда, где тебе и так хорошо.
А потом она включила телевизор. Канал, который хотела. Села в кресло. И впервые за долгие месяцы — улыбнулась.
