Он хотел ответить, что Соня перегибает. Что Лариса — не такая. Что она старается, просто у неё тяжёлый период. Но вспомнил, как месяц назад та купила себе «айфон», «по скидке», и выставила его в сторис с хештегом #самаялучшаяжизнь. И рот сам собой закрылся.
Соня заметила. — Видишь? Даже ты не можешь придумать оправдание. Потому что всё — уже. Хватит.
Молчание. Только тикал дешёвый настенный часик, подаренный на новоселье тёщей. А потом она добавила, как бы между прочим, но ясно, что не между:
— Я сегодня меняю пароли. И на карту, и на копилку. И договор на помещение — теперь только на меня. Мы его оформляли на двоих — моя ошибка. Больше ошибок не будет.
— Сонь, подожди, ты чего так сразу…
— Потому что я устала, Андрей. До дрожи в коленях. Я не за тем замуж выходила, чтобы бороться с твоей сестрой за право на свои мечты. Мы с тобой или партнёры — или мы просто соседи по ипотеке.
— Ты не понимаешь, она…
— Нет, это ты не понимаешь. Ты выбрал её. Я поняла. Теперь я — сама.
Она вышла из кухни и захлопнула за собой дверь спальни. Не громко, но с таким звуком, что он отозвался в каждом ребре.
Андрей остался стоять посреди кухни, растерянный, с чашкой в руке. На столе — телефон. На экране — непрочитанное сообщение от Ларисы: «Андрюш, ты перевёл? У меня совсем труба, срочно надо. Костик без кроссовок, старые в дырку»
Он потянулся к телефону — и замер.
А из спальни донёсся звук — не плач, нет. Звук молнии, застёгивающей чемодан.
Соня хлопнула дверью с таким видом, будто вышла не из дома, а из чужого, насильно навязанного брака. Она не ушла — она эвакуировалась. Чемодан — старенький, с перекошенным колесом, катился за ней по лестнице, будто уговаривал: «Ну, может, подумаешь ещё?» Но Соня не думала. Она знала. Всё. Дальше — нельзя.
— Ушла? — Лена, соседка с третьего, стояла у мусоропровода в шлёпанцах и с ведром. — Что, опять сестрица его?
Соня хмыкнула. — Не опять, а постоянно. У нас в квартире теперь трое: я, он и его Лариса — в виде мобильного перевода.
— Ну ты и дура, конечно, — Лена кивнула, как будто по-дружески. — Надо было ещё на первом году свадьбы всё на себя оформлять. Я так с Петей сделала, когда он к мамаше своей метаться начал. Теперь, хочешь — живи, хочешь — иди, а хата моя.
Соня не ответила. Не хотелось говорить ни слова. Хотелось кофе — не растворимого, а настоящего, в турке. И тишины. В комнате без телевизора, без обсуждений очередных бед Ларисы, без вечно сжимающейся груди.
— А куда ты? — Лена прищурилась. — К Тамаре. Помнишь, подруга моя? В разводе, на Профсоюзной. У неё комната свободная. Пару недель перекантуюсь.
Соня уехала в такси молча. Тамара встретила с радостью и тазиком винегрета. — Соня, да ради бога, живи, сколько надо! Главное — не звони ему. Пусть сам теперь варится в этой ларисомании.
