— Ты хоть понимаешь, что я отказалась от повышения в Лондоне ради тебя? Два года моей жизни — коту под хвост! — Не смей говорить так, Лена. Я тебя растила одна, недоедала, чтобы ты в институт поступила. — А Машка где была, когда ты инсульт перенесла? Прилетела на три дня, поохала и обратно в свою Барселону! — Твоя сестра тоже моя дочь. И она не виновата, что ее муж каталонец. Документы лежали на столе между ними — желтоватая папка с красной печатью нотариуса. Елена смотрела на них так, словно это была ядовитая змея. Пятьдесят четыре квадратных метра в центре Москвы, в двух шагах от метро «Аэропорт». Квартира, которую ее мать, Анна Сергеевна, получила еще в советские времена, работая инженером на секретном заводе. Квартира, где Лена выросла, где делала первые шаги, где готовилась к экзаменам, где плакала после первого разрыва с парнем. Квартира, которая теперь принадлежала ее старшей сестре Марии — женщине, которая последние пятнадцать лет жила в Испании и приезжала в Россию раз в два-три года. — Мам, ты хоть понимаешь, что она продаст ее? — Елена тяжело опустилась на стул. — Продаст, не задумываясь. У нее свой дом в пригороде Барселоны, трое детей, которые по-русски двух слов связать не могут. Зачем ей твоя квартира? Анна Сергеевна поправила плед на коленях. После второго инсульта, случившегося полгода назад, ее левая сторона плохо слушалась. Врачи говорили — чудо, что она вообще выжила в семьдесят четыре. — Машенька обещала, что не продаст, — тихо сказала Анна Сергеевна. — Она сказала, что будет держать ее для внуков. Вдруг кто-то захочет учиться в России. Елена фыркнула. — И ты в это веришь? Мам, очнись! Ее муж — каталонский националист. Он Россию не воспринимает. Какие внуки? Какая учеба? — Лена, не говори так о Хорди. Он хороший человек. — Ты видела его три раза в жизни! — Елена вскочила, не в силах усидеть на месте. — Он даже на твой юбилей не приехал! — У него аллергия на холод, — Анна Сергеевна упрямо поджала губы. — В мае? Аллергия на холод в мае? — Елена всплеснула руками. — Мама, ты слышишь себя? Ты защищаешь человека, который твою дочь увез за тридевять земель и даже не удосужился выучить пару фраз на твоем языке! Анна Сергеевна молчала, глядя в окно. Там, за стеклом, шумел московский двор — детская площадка, где когда-то играли обе ее дочери, скамейки, где она сидела с другими молодыми мамами, обсуждая пеленки и прикорм. — Лена, — наконец сказала она, — я не хочу ссориться. Я устала. — Я тоже устала, мам, — Елена опустилась на колени перед матерью, заглядывая ей в глаза. — Два года я разрываюсь между работой и тобой. Два года я прихожу сюда каждый день, готовлю, убираю, стираю, вожу тебя по врачам. Я от личной жизни отказалась, потому что у меня нет на нее времени. И что я получаю в итоге? Узнаю, что ты тайком от меня переписала квартиру на Машку? — Это не тайком, — Анна Сергеевна отвела взгляд. — Просто не было подходящего момента сказать. — За два года не нашлось подходящего момента? — Елена горько усмехнулась. — Мам, я бы поняла, если бы ты разделила квартиру между нами. Но отдать все Машке? За что? Анна Сергеевна молчала, теребя край пледа. Елена поднялась с колен, подошла к окну. Во дворе молодая мать катила коляску, что-то напевая ребенку. Совсем как когда-то ее собственная мать. — Знаешь, — сказала Елена, не оборачиваясь, — я всегда знала, что ты любишь Машку больше. Всегда. С самого детства. — Лена… — Нет, дай договорить, — Елена обернулась, и Анна Сергеевна поразилась, увидев, что в глазах дочери нет слез — только усталость и какая-то окончательная решимость. — Когда мы были маленькими, все платья доставались сначала ей, потом мне. Все игрушки — сначала ей, потом мне. Когда она разбила твою любимую вазу, ты ее простила. Когда я случайно порвала фотографию отца, ты неделю со мной не разговаривала. — Ты была трудным ребенком, Лена, — тихо сказала Анна Сергеевна. — Всегда делала все наперекор. — Потому что я видела эту несправедливость! — Елена повысила голос. — Машка была твоей любимицей, твоим золотым ребенком. А я так и осталась на вторых ролях. Даже сейчас, когда она за тысячи километров отсюда, ты все равно выбираешь ее. Анна Сергеевна медленно поднялась с кресла, опираясь на трость. Она подошла к серванту, открыла верхний ящик и достала старую фотографию в потертой рамке. — Смотри, — она протянула фотографию Елене. На снимке молодая Анна Сергеевна держала на руках младенца. Рядом стоял высокий мужчина с военной выправкой, держа за руку девочку лет пяти. — Это твой отец, Машенька и ты, — сказала Анна Сергеевна. — За две недели до того, как его не стало. Елена взяла фотографию. Она помнила этот снимок, но никогда особо не вглядывалась в него. — Я не помню папу, — сказала она. — Мне было всего месяц, когда он погиб. — А Маша помнит, — Анна Сергеевна тяжело вздохнула. — Она так плакала на похоронах… Кричала, что хочет к папе. Ее еле оттащили от г.роба. Елена молчала, разглядывая фотографию. Отец смотрел в камеру с легкой улыбкой, такой молодой — ему было всего тридцать два, когда БТР, в котором он ехал, подорвался на мине в Чечне. — Маша очень похожа на него, — продолжала Анна Сергеевна. — Те же глаза, тот же упрямый подбородок. Когда она уехала в Испанию, я чувствовала, что теряю последнюю частичку Сережи. — Поэтому ты ее больше любишь? — тихо спросила Елена. — Потому что она похожа на отца? Анна Сергеевна покачала головой. — Я люблю вас обеих одинаково, Лена. Просто по-разному. Маша — это мое прошлое, мои воспоминания о счастливой жизни с Сережей. А ты… ты моя опора, мой якорь. Ты всегда была сильнее, всегда знала, чего хочешь. — И поэтому квартира достается Маше? — Елена вернула фотографию матери. — Потому что я сильная, а она слабая? — Потому что у тебя есть своя квартира, Лена. Твоя собственная, которую ты купила сама, своим трудом. А у Маши здесь ничего нет. Елена рассмеялась — горько, почти истерично. — Моя квартира в ипотеке на двадцать лет! Я работаю как проклятая, чтобы ее выплачивать! А Машка живет в доме, который купил ей муж, и палец о палец не ударила, чтобы его заработать! — Лена, не надо так, — Анна Сергеевна поморщилась. — Маша тоже работает. Она преподает русский язык в университете. — Два раза в неделю! — Елена всплеснула руками. — Это не работа, мама, это хобби! А я пашу по двенадцать часов в день, чтобы обеспечить себя и помогать тебе! Анна Сергеевна медленно вернулась в кресло. Она выглядела измученной этим разговором. — Лена, я не хочу спорить. Решение принято. Квартира теперь Машина. Но ты всегда можешь здесь жить, пока я жива. — А потом? — Елена скрестила руки на груди. — Что будет потом, мама? Маша продаст квартиру и забудет о тебе, как забыла все эти годы. А я останусь с чувством, что меня предали. Анна Сергеевна закрыла глаза. — Уходи, Лена. Мне нужно отдохнуть. Елена стояла, глядя на мать — седую, сгорбленную, такую маленькую в своем кресле с пледом. Когда-то эта женщина казалась ей всемогущей — мама, которая может все, знает все, решит любую проблему. Теперь она видела перед собой просто старую женщину, уставшую от жизни и от собственных детей. — Хорошо, мама, — наконец сказала Елена. — Я уйду. Но знай: это твой выбор. Не мой. Она развернулась и вышла из комнаты. Анна Сергеевна слышала, как хлопнула входная дверь. *** Прошла неделя. Елена не звонила и не приходила. Анна Сергеевна пыталась дозвониться до нее несколько раз, но телефон неизменно переключался на голосовую почту. Она оставляла сообщения — сначала сердитые, потом обеспокоенные, потом умоляющие. Ответа не было. На восьмой день раздался звонок в дверь. Анна Сергеевна с трудом поднялась с кресла, доковыляла до прихожей. На пороге стояла Мария — загорелая, в легком летнем платье, с чемоданом у ног. — Машенька! — Анна Сергеевна расплылась в улыбке. — Ты не предупредила, что приедешь! — Решила сделать сюрприз, — Мария обняла мать. — Как ты, мама? Выглядишь уставшей. — Все хорошо, доченька, — Анна Сергеевна пропустила дочь в квартиру. — Как Хорди? Как дети? — Все отлично, — Мария оглядела прихожую. — Ничего не изменилось. Те же обои, те же фотографии. — Зачем менять то, что хорошо работает? — Анна Сергеевна улыбнулась. — Пойдем на кухню, я чай поставлю. Они сидели за старым кухонным столом, пили чай из фарфоровых чашек, которые достались Анне Сергеевне от ее матери. Мария рассказывала о детях — старший поступил в университет, средняя выиграла конкурс по плаванию, младший только пошел в школу. — А где Ленка? — наконец спросила Мария. — Я думала, она будет здесь. Анна Сергеевна помрачнела. — Мы поссорились, Маша. Она узнала про квартиру и очень обиделась. Мария нахмурилась. — Про какую квартиру? — Как про какую? — Анна Сергеевна удивленно посмотрела на дочь. — Про эту. Я же переписала ее на тебя месяц назад. Разве ты не получила документы? Мария медленно поставила чашку на стол. — Мама, о чем ты говоришь? Какие документы? — Но… — Анна Сергеевна растерялась. — Твой юрист… Он сказал, что ты хочешь, чтобы я переписала квартиру — Какой юрист, мама? — Мария побледнела. — Я не присылала никакого юриста. Я даже не знала, что ты собираешься переписывать квартиру! Анна Сергеевна почувствовала, как комната начинает кружиться перед глазами. — Но… он показал мне доверенность… С твоей подписью… Сказал, что ты хочешь обезопасить меня, чтобы я могла спокойно жить в квартире до конца дней… Мария вскочила, достала телефон. — Мама, это какая-то афера! Я никому не давала доверенности! Она набрала номер сестры. Голосовая почта. Снова и снова. — Черт! — Мария в отчаянии посмотрела на мать. — Где документы? Покажи мне, что ты подписала! Анна Сергеевна дрожащими руками открыла ящик серванта. Пусто. — Они были здесь… Желтая папка с красной печатью… — Я звоню в полицию, — решительно сказала Мария. — Не надо, — раздался голос от двери. В проеме стояла Елена. Бледная, с кругами под глазами, в деловом костюме. — Ленка! — Мария бросилась к сестре. — Ты знаешь что-то об этом? Маму обманули какие-то мошенники! Елена медленно вошла в комнату. В руках у нее была та самая желтая папка. — Никаких мошенников нет, Маша, — тихо сказала она. — Квартира действительно переписана. Только не на тебя. Она положила папку на стол и открыла ее. Свидетельство о праве собственности. На имя Елены Сергеевны Корниловой. — Лена… — Анна Сергеевна смотрела на дочь непонимающими глазами. — Что ты наделала? — То, что должна была сделать давно, — Елена села напротив матери. — Ты никогда не была справедлива ко мне, мама. Никогда. Даже когда я жертвовала всем ради тебя, ты все равно выбирала Машу. — Ты подделала документы? — Мария смотрела на сестру с ужасом. — Нет, — Елена покачала головой. — Документы настоящие. Просто юрист работал на меня, а не на тебя. Мама подписала дарственную на мое имя, думая, что подписывает на твое. — Как ты могла? — прошептала Анна Сергеевна. — Как ты могла так обмануть родную мать? — Так же, как ты обманывала меня всю жизнь, — Елена смотрела ей прямо в глаза. — Обещая равную любовь, но всегда выбирая Машу. — Я подам в суд, — Мария сжала кулаки. — Это мошенничество! — Подавай, — Елена пожала плечами. — Только учти: мама была в здравом уме и твердой памяти, когда подписывала бумаги. Есть видеозапись, есть заключение нотариуса. Ты ничего не докажешь. Анна Сергеевна закрыла лицо руками. — Зачем, Лена? — глухо спросила она. — Зачем ты это сделала? — Затем, что я устала быть невидимкой, мама, — Елена встала. — Устала быть той, кто всегда рядом, но никогда не на первом месте. Я меняла тебе памперсы, готовила еду, возила по врачам. А ты все равно любила ее больше. Она застегнула пиджак, поправила волосы. — У вас есть месяц, чтобы съехать, — сказала она спокойно. — Я продаю квартиру. Уже есть покупатель. — Лена, ты не можешь… — начала Мария. — Могу, — отрезала Елена. — И сделаю. Ты можешь забрать маму в свою Барселону. Или снять ей квартиру здесь. У тебя ведь полно денег, правда, сестренка? Она направилась к выходу, но у двери остановилась. — Знаешь, мама, — сказала она, не оборачиваясь, — я всегда мечтала, что однажды ты посмотришь на меня и увидишь не просто свою младшую дочь, а человека, который любит тебя больше всех на свете. Но теперь я понимаю: этого никогда не случится. Дверь захлопнулась. Анна Сергеевна и Мария остались сидеть в оглушительной тишине. За окном шумел московский двор — все тот же, но уже совсем другой.
«Ты всегда выбирала Машу!» — воскликнула Елена, обретя окончательную решимость покинуть дом матери.
Как можно так легко предать тех, кто рядом?
