— Да вы с отцом только подачки свои присылали раз в месяц, помощи никакой! — продолжила она. — У всех всё по-другому. Помогают, поддерживают, а ты только осуждаешь!
Ирина Сергеевна замерла у стены, потом медленно повернулась.
— У твоих одноклассниц, между прочим, уже по квартире. А у некоторых и по две. Сами работают. Сами живут. А ты с двумя детьми просишь деньги у пенсионерки. Ты хоть слышишь себя?
— Всё! С меня хватит! — голос Ирины Сергеевны сорвался на крик. — Я больше не могу это терпеть! Каждый день одно и то же — крики, ссоры, упрёки, грязь, слёзы детей, и вы всё валите на меня!
Она шагнула ближе, лицо пылало.
— Вы живёте у меня, в моём доме, на моих харчах, и ещё смеете требовать и обвинять?! Я вам помогала, я терпела, я старалась. Но вы даже спасибо не сказали. Только больше, больше, больше!
Она перевела дух, почти дрожа.
— Убирайтесь. Оба. Я не хочу больше видеть, как вы живёте за мой счёт и смеётесь мне в лицо. Это не дом — это свалка нервов. Мне шестьдесят два, я имею право хотя бы старость прожить в тишине, а не на кухне с вашими претензиями. Убирайтесь!
Слава шагнул к вешалке, схватил куртку:
— Всё, мне хватит. Поеду к матери. Там хоть спокойнее.
Алина злобно посмотрела на Славу:
— Ага, беги. Только не думай, что я буду за тобой всё разгребать!
Затем резко повернулась к матери:
— Довольна, да? Сначала его довела, теперь меня. Не рассчитывай больше на помощь!
Ирина Сергеевна закрыла дверь, встала перед ними. Говорила спокойно, но твёрдо:
— Детей можешь оставить, если хочешь. А сами катитесь из моего дома. Все лимиты доброты вы исчерпали.
Алина замерла, будто не верила в происходящее.
— Мама… Ты серьёзно?
В тот же вечер они собирали вещи. Поспешно. Без разговоров. Максим не переставал всхлипывать, Даша пряталась в углу. Слава молчал. Алина не попрощалась.
Дверь захлопнулась около полуночи. Дом опустел.
Первые дни были странно тихими. Пустые чашки, аккуратно заправленная постель. Тишина после обеда. Никто не хлопал дверью, не кричал, не спорил.
Ирина Сергеевна мыла полы, пропалывала грядки, варила компот. Иногда ловила себя на том, что ждёт — вот-вот кто-то вбежит с грязными ногами или собачьим визгом. Но никто не приходил.
Неделя прошла. Потом ещё.
Однажды, возвращаясь с рынка, она услышала у соседей детский смех — и сжалось где-то в груди. Но она не позволила себе ни звонка, ни слова.
В начале сентября позвонили.
Голос был тихим. Усталым.
— Прости меня. За всё. За Славу, за то, как всё было. Я не должна была так с тобой.
Ирина Сергеевна слушала молча.
— Я устроилась. Работа не ахти, но стабильная. Дети в сад пошли. Слава тоже ищет что-то. Мы пока у подруги.
— Я хотела просто… сказать спасибо. Ты была права. Я многое поняла.
— Это хорошо. Что ты поняла.
— Мы справимся. Правда.
На следующий день Ирина Сергеевна проснулась рано. Вышла на веранду с чашкой чая. Солнце только вставало, воздух пах яблоками.
Она посмотрела на грядки и впервые за долгое время почувствовала: тишина — это не пустота. Это порядок. Это уважение. Это её дом.
Оказалось, можно. Стоило только сказать «хватит».
