Дом погрузился в такую тишину, какой не знал никогда прежде. Не просто безмолвие — абсолютная пустота.
Мой супруг Михаил ушёл из жизни неделю назад, и теперь каждое тиканье часов, каждый скрип половиц отдавался в моих ушах словно раскаты грома.
Тридцать восемь лет мы делили этот дом. Выстраивали его смехом и ссорами, воскресным утренним кофе и мечтами, которыми обменивались, словно складными записочками о любви. Теперь осталась только я.
В то утро мне предстояло встретиться с нашим адвокатом для окончательного ознакомления с содержанием Михайлова завещания. Наша дочь Оля и её муж Игорь должны были присоединиться к нам в его кабинете после обеда. Они жили у меня с самых похорон.
Оля утверждала, что хочет помочь мне во всех делах, но, если честно, мне казалось, что их больше интересовало то, что оставил после себя Михаил.
Я не могла их в этом полностью винить. Михаил за свою жизнь создал скромную империю — три небольших предприятия, кое-какие инвестиции, наш дом и коллекцию винтажных автомобилей. Он всегда говорил: «Всё моё — твоё, дорогая. А когда-нибудь достанется и Оле».
Я молча оделась, повязав платок, который Михаил подарил мне в прошлое Рождество. Взглянула на себя в зеркало, глубоко вздохнула и взяла сумочку.
Ключи от машины уже были в моей руке, когда я внезапно замерла. Завещание! Я забыла конверт. Он лежал на Михайловом письменном столе в его старом кабинете, аккуратно вложенный в коричневую кожаную папку с пометкой «личное».
Я уже была на полпути по подъездной дорожке, когда развернулась обратно. Входная дверь всё ещё была не заперта.
Я медленно толкнула её, намереваясь тихонько проскользнуть внутрь, взять завещание и снова уйти. Именно тогда я их услышала. Голос Оли — резкий, злобный:
— Клянусь Богом, если она протянет ещё год, я сойду с ума!
— Не протянет. Горе быстро сводит стариков в могилу. А она почти ничего не ест.
— Она затягивает весь этот процесс, — отрезала Оля. — Мы уже давно должны были получить дом и деньги. Всё без исключения.
Моё тело застыло в прихожей. Последовал другой голос:
— Всё нормально. Она же сегодня идёт к адвокату, верно? Как только подпишет всё, немного подождём — и всё наше. А если захочет что-то изменить в завещании, будет слишком поздно. Она слишком эмоциональна. Согласится с тем, что оставил Михаил.
Пауза, затем голос Оли стал тише:
— Не могу поверить, что говорю это, но иногда мне хочется, чтобы она просто исчезла.
Раздался смех, потом тишина. Я стояла там, дрожа коленками, сжимая платок словно единственное, что меня держало.
Моя дочь, мой единственный ребёнок, та самая девочка, которую я выхаживала в лихорадке, растила через разбитые сердца, поддерживала, когда у неё ничего не было. Она хотела, чтобы я исчезла. И не просто исчезла — убралась с дороги.
Слёзы жгли глаза, но я не плакала. Не могла. Не до тех пор, пока не пойму, насколько глубоко зашло это предательство. Я тихо повернулась, вышла через парадную дверь и села на качели на веранде. Завещание могло подождать. Всё могло подождать. Мне нужно было дышать.
