— То было старое завещание.
— Ты изменила его после всего. Как ты могла так поступить со своей собственной дочерью?
— Потому что моя собственная дочь вчера сидела в моём доме и говорила, что хотела бы, чтобы я умерла.
Её лицо стало белым как мел:
— Говорила, — сказала я мягко, но твёрдо. — И я слышала каждое слово. Каждое жестокое, жадное слово, которое вы с мужем произносили, пока я стояла всего в нескольких шагах.
Глаза Оли наполнились слезами:
— Я просто злилась. Мы были подавлены. Мы не имели этого в виду.
— Но вы это сказали, и вы имели в виду достаточно, чтобы строить планы на мою смерть.
Николай Петрович начал собирать документы:
— Если вопросов нет, я пойду. Всё обработано законно.
— Это кража. Вы украли то, что наше.
Я подняла подбородок:
— Нет, я защитила то, что никогда не было вашим.
Оля вцепилась в подлокотник:
— Да, — мягко сказала я. — И я растила тебя с любовью. Я дала тебе всё. Но где-то по пути ты начала видеть во мне обузу, что-то, что стоит между тобой и твоей следующей большой наградой. Это не любовь. Это избалованность.
На долгий, болезненный момент она не говорила. Игорь выбежал из комнаты. Оля сидела застывшая, ошеломлённая.
Я встала, чтобы уйти, остановившись в коридоре:
— Я оставила тебе кое-что, — сказала я через плечо. — Десять тысяч рублей. Это не для того, чтобы причинить тебе боль. Потому что, несмотря на всё, ты всё ещё мой ребёнок. Но остальное будет служить людям, которые в этом нуждаются, людям, которыми твой отец гордился бы поддерживать.
Дни, которые последовали, были тихими. Оля и Игорь собрали свои вещи к концу недели. Никаких драматических сцен, никаких извинений, только молчание. И меня это устраивало.
Однажды утром, проходя через старый кабинет Михаила, я открыла окно и впустила ветерок.
Его блокнот всё ещё лежал на полке. Я снова открыла его на той странице, которая изменила всё:
«Защити то, что мы построили. Любовь не должна быть сделкой. Она должна быть наследием». Его слова отозвались в моём сердце.
Три месяца спустя я сидела на церемонии вручения стипендий для подростков из неблагополучных семей. Одна из получательниц, умная девочка по имени Жанна, долго обнимала меня и шептала: «Вы изменили мою жизнь». Я улыбнулась.
Михаил гордился бы. В тот момент я глубоко поняла что-то важное. Наследие измеряется не квадратными метрами или банковскими счетами. Оно измеряется тем, что мы оставляем в сердцах других людей.
Однажды днём я получила письмо по почте от Оли:
«Мама, я думаю о том, что произошло, каждый день с тех пор, как мы уехали. Сначала я была в бешенстве, но чем больше я размышляла об этом, тем больше понимала, что ты была права. Я действительно стала избалованной. Я действительно забыла, как тяжело работали ты и папа. Я даже не видела в тебе человека больше. Только препятствие. Я не знаю, как просить прощения, но я скучаю по тебе. Дети тоже скучают. Они спрашивают о бабушке. Надеюсь, однажды ты позволишь мне заслужить твоё доверие снова. С любовью, Оля».
Я тихо сложила письмо. Я ещё не была готова отвечать, но не выбросила его, потому что прощение, как и наследие, требует времени. И иногда самый сильный ответ — тот, на который мы не торопимся.
