— За какие-то?! — я тоже повысила голос. — Это всё, что у меня было! На ремонт, на отпуск, на жизнь, в конце концов!
— А у меня и этого нет! — крикнул он. — У меня вообще ничего нет! Ни жены, ни дома своего, ни работы нормальной!
— Дети, перестаньте! — вмешалась мама, хватаясь за сердце. — Я не переживу, если вы разругаетесь!
— А ты! — Павел вдруг повернулся к ней. — Ты всегда его защищала! «Ирочка устала, не трогай её», «Ирочке надо уроки делать», «Возьми Ирочку за пример»!
— Не смей говорить с ней так! — я вскочила. — Она всю жизнь пыталась тебя вытянуть! А ты что? Квартиру разменяла, чтобы тебе отдельную купить! Кредиты на тебя брала! А ты даже не устроился толком!
— Да, я такой! — заорал он. — Я слабый! Я не могу, как ты! Не получается у меня!
Мама вдруг заплакала, громко, навзрыд, закрывая лицо руками.
— Вы оба… вы же родные… За что мне это наказание?
Мы замолчали, оглушённые её плачем. Я смотрела на брата и видела не взрослого мужчину, а того мальчишку, который приходил ко мне со сломанной машинкой и просил починить. Который плакал, когда его не брали играть в футбол. Которого я жалела, защищала, любила…
Но сейчас я не могла найти в себе этой любви. Только усталость и горечь.
— Я пойду, — сказала я, вставая из-за стола. — Прости, мама.
Никто не пытался меня остановить.
Поиски блудного брата
— Ира, он снова пропал! — голос мамы в телефоне звенел от паники. — Три дня нет, на звонки не отвечает!
Я сжала переносицу. После того памятного ужина прошла неделя. Я погрузилась в работу, пытаясь не думать о случившемся. Обманывала себя, что всё как-нибудь само утрясётся. Не утряслось.
— Мама, успокойся, — сказала я. — Он взрослый человек, имеет право пропадать.
— Ты не понимаешь! — в её голосе слышались слёзы. — Перед уходом он сказал такое… Что ему незачем жить, что он всем только в тягость. И папину старую бритву взял!
Внутри всё оборвалось. Отцовская опасная бритва, старая, с тяжёлой ручкой… Нет, это манипуляция, попытка давить на жалость. Но что, если нет?
— Хорошо, — решительно сказала я. — Я приеду. Попробуем его найти.
Через час я уже была у мамы. Она постарела, казалось, ещё больше, осунулась. Квартира была не убрана — на маму не похоже.
— Я все его вещи перерыла, — говорила она, нервно перебирая какие-то бумажки на столе. — Нигде ничего. Только вот это нашла в куртке.
Она протянула мне потрёпанный листок. Квитанция из ломбарда — Павел сдал свой ноутбук. Старенький, еле работающий, но это была его гордость, единственная ценная вещь.
— А телефон? — спросила я, разглядывая квитанцию.
— Не отвечает, — всхлипнула мама. — Но это не значит, что выключен. Иногда гудки идут, просто не берёт трубку.
Я задумалась. Куда бы мог податься Павел? У него почти не было друзей, разве что…
— Мама, а дача? Он мог поехать на дачу?
Её глаза расширились.
— Господи, как я не подумала! Конечно! Там же печка есть, можно перезимовать!
Старая дедушкина дача находилась в часе езды от города. Маленький домик, огород, который давно зарос бурьяном. Мы не были там уже несколько лет — после смерти деда как-то не до того стало.
— Поехали, — решила я. — Сейчас вызову такси.
Дорога тянулась мучительно долго. Мама всю дорогу молилась, шепча что-то себе под нос и перебирая чётки — откуда они у неё? Никогда не замечала. Я смотрела на пролетающие мимо голые деревья и думала — как мы дошли до этого? Родные люди, а словно чужие.
Дачный посёлок встретил нас промозглой тишиной. Ноябрь — не сезон для дачников. Только несколько старичков-пенсионеров, которые живут тут круглый год, топили печи — над крышами вился дымок.
Сердце заколотилось, когда мы подъехали к нашему участку. Калитка была приоткрыта, а на крыльце валялась пустая бутылка.
— Он здесь, — прошептала мама и бросилась к домику.
Я поспешила за ней, поскользнувшись на мокрых прошлогодних листьях. В домике было темно и холодно. Затхлый запах нежилого помещения смешивался с запахом алкоголя.
— Паша! — закричала мама, обходя две крошечные комнатки. — Сынок!
Его нигде не было. Я заметила следы пребывания — смятое одеяло на старом диване, несколько пустых бутылок, окурки в консервной банке. Жил он тут, по всей видимости, несколько дней.
— Куда же он подевался? — мама растерянно оглядывалась. — Может, в магазин пошёл?
— Магазин в трёх километрах, — напомнила я. — И машины у него нет.
Выйдя на крыльцо, я осмотрелась. И вдруг заметила дым — не из трубы, а из старой бани, что стояла в дальнем углу участка.
Мы бросились через заросший участок. Дверь в баню была прикрыта. Я осторожно потянула её — не заперто.
Павел лежал на полу, свернувшись калачиком. Рядом стояла наполовину пустая бутылка водки, валялись какие-то таблетки. Мое сердце пропустило удар.
— Паша! — я упала на колени рядом с ним. — Паша, очнись!
Он застонал и приоткрыл глаза. Взгляд мутный, несфокусированный.
— Ирка? — прохрипел он. — Ты чего тут?
Мама протиснулась в низкую дверь и бросилась к нему:
— А чего мне будет? — он попытался сесть, но сил не хватило. — Уйдите. Оставьте меня в покое.
— Паша, нам нужно вернуться в город, — я говорила спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Здесь холодно, ты заболеешь.
— Плевать, — он отвернулся к стене. — Какая разница? Всё равно я — никто. Неудачник. Вор. Пусть лучше всё закончится здесь.
Я увидела, как мама побледнела. А у меня внутри вдруг что-то щёлкнуло.
Баня наполнилась молчанием. Тяжёлым, вязким, как предгрозовой воздух. Мама присела в углу на старый ящик и беззвучно плакала. Я смотрела на брата — небритого, с опухшим лицом, в грязной одежде. Жалкого. И родного.
— Уходите, — повторил он, не открывая глаз. — Я вам всем только проблемы создаю.
— Не говори глупостей, — я положила ладонь на его лоб. Горячий. — Нужно в город, тебе врач нужен.
— Никуда я не поеду, — он дёрнул плечом, сбрасывая мою руку. — Особенно с тобой. Ты же заявление написала, да? Брата родного решила посадить.
— Давай без этого драматизма, ладно? Никто тебя не посадит.
— А чего тогда участковый приходил? — пробормотал он. — Как уголовника допрашивал…
Я поднялась и подошла к крошечному окошку. За стеклом — голые ветки яблони, серое небо, осень. Внутри — такая же серость и безнадёжность.
— Паша, — начала я, не оборачиваясь. — Мы можем целую вечность обвинять друг друга. Но это ничего не изменит. Ты забрал мои деньги. Эти деньги были мне нужны.
— Да понял я уже, понял, — застонал он. — Виноват, исправлюсь, только отстаньте все от меня!
