Из кабинета вышел секретарь.
— Вера Николаевна, Пётр Андреевич, заходите.
Судья — женщина лет шестидесяти с лицом, на котором, казалось, не отражались ни радость, ни боль. Вера поймала себя на мысли, что хотела бы такую маску — хотя бы на выходные.
— Слушается дело о признании недействительным завещания, а также разделе совместного имущества. Стороны — бывшие супруги, — начала судья.
Анна Степановна не пришла. Представитель — какой-то юрист с лицом, как у кассира в «Пятёрочке» в самый час пик.
— Уточните, пожалуйста, — обратилась судья к Пете, — на каком основании вы требуете признать завещание недействительным?
— Уважаемый суд, наследство Веры Николаевны получено по завещанию от тёти, но имущество было использовано на благо семьи — в том числе частично оплачено образование мужа, бытовая техника приобреталась общими средствами…
— Простите, — подняла руку Вера, — образование мужа — это два курса вечернего института, которые он бросил ради компьютерных игр. А техника — это пылесос, который я купила на свою премию.
Судья не отреагировала. Только чуть приподняла бровь.
— Кроме того, прошу обратить внимание, что Вера Николаевна отказалась от совместного проживания, оставив супругу единственное жильё. Мы считаем, что имущество должно быть признано совместно нажитым.
— А я считаю, что это позор, — вмешалась Вера, — требовать деньги у женщины, которая таскала всё на себе, пока ты лежал на диване. Если это — совместно нажитое, то у меня к вам встречный иск — за моральный ущерб.
Судья постучала молотком.
— Тихо! Это суд, а не ток-шоу.
— Очень жаль. Потому что тут как раз тот случай, когда нужна камера и табличка «внимание, дичь», — сквозь зубы процедила Вера.
Суд длился два часа. Аргументы, бумажки, свидетельские показания. Вера чувствовала, как в ней копится злость. Плотная, как бетон в стенах этой госмашины.
Когда судья ушла в совещательную комнату, Пётр снова заговорил.
— Вера… ну, может, ну его? Я скажу маме, чтоб забрала иск. Нам это всё не надо. Просто… будь по-человечески.
Она медленно повернулась к нему.
— По-человечески? Ты пришёл судиться со мной за квартиру, в которой даже розетку не смог починить. Ты вообще понимаешь, что ты делаешь?
— Я ничего не понимаю… — он отвёл глаза.
— Вот в этом вся твоя жизнь, Петя. Ты ничего не понимаешь.
Судья вернулась. В зале повисла напряжённая тишина.
— Суд постановил: в удовлетворении иска отказать. Завещание признать действительным. Наследство — личная собственность Веры Николаевны. Суд завершён.
Петя опустил голову. Юрист молча собрал бумаги. Вера выдохнула. Внутри — опустошение. Как после пожара, когда всё выгорело, но осталась коробка.
На выходе из здания она увидела чью-то фигуру. На лавке, в тени. Вязаная шапка, длинное пальто.
— Мам? — сказал Петя, остановившись.
Анна Степановна встала. Медленно подошла к ним. Посмотрела на Веру. Глаза были покрасневшими.
— Я думала, выиграем… — сказала она глухо.
— Я не на лотерее. Я — человек. — Вера вскинула подбородок.
— Знаю. Теперь знаю. И ты сильнее, чем я думала.
— Поздно. Мне больше не важно, что вы думаете.
Анна вздохнула. Затем полезла в сумку и достала ключи.
— Это ключи от дачи. Забирай. Она мне больше не нужна. Соседка всё равно свиней туда пускает. У тебя теперь новая жизнь. Начинай её с покоя. А я… я пойду к психологу. Ну, или на рынок. Там дешевле.
Вера взяла ключи молча. Повернулась и ушла. Без слов. Без оглядки. Потому что иногда — лучшая месть, это просто жить дальше. Красиво. Без них.
