— Она теперь всех обвиняет. Говорит, я подкаблучник, ты — мошенница, квартиру оттяпала. У неё бред. Она с соседкой сцепилась. Та вызвала полицию, представляешь?
— Может, ты всё-таки… вернёшься?
Вера молчала. А потом резко выдала:
— Вернусь? В ад? Слушай, Петя, а ты когда-нибудь пробовал включить мозги? Вот прям взять, как пылесос, и нажать на кнопку? Я не вернусь. Ни за что.
— Ну, а что ты теперь одна будешь делать? — голос его был растерянным, почти жалким.
— Я одна — это лучше, чем со слабаком под крылом у мамочки. Я теперь живу. А не существую на выдохе.
Он снова замолчал. А потом, как бы между прочим, сказал:
— Мам хочет, чтобы ты свою долю в квартире отписала. Раз уж ушла.
— Петя, ты что, по башке упал? Я свою долю завещаю кошке. Или фондy помощи женщинам, которые ушли от маменькиных сынков. Но не вам. Никогда.
— Ну, ты же там не живёшь…
— И я не живу в пятёрке, но не собираюсь отдавать ей свою зарплату.
Гудки. Он сбросил. Наверное, ушёл обижаться в комнату с рюшечками, где мама его кормит манной кашей и рассказывает, какой он у неё хороший. «Идиот…», — подумала Вера и вернулась к своей чашке чая.
Через день у двери раздался звонок. Она ожидала курьера. Но на пороге стояла… Анна Степановна.
Пальто на меху, туфли «комфорт», в руках — пакет из «Ашана».
— Это тебе, — сказала она, не глядя в глаза. — Продукты. Я знаю, что ты одна.
— А вы не ошиблись адресом? Это не ваш район. Тут женщины сами справляются.
— Ой, не умничай. Я просто… ну… решила навестить. Вдруг тебе плохо.
Вера вздохнула. Осторожно взяла пакет. В нём — гречка, масло, яблоки и… любимые Верины зефирки в шоколаде. Чего она терпеть не могла, так это — быть тронутой.
— Анна Степановна, спасибо. Но я справляюсь. Правда.
— Ты не подумай… Я ведь не враг. Просто… всё это сложно. Я ж одна всю жизнь была. Муж — царство ему небесное — помалкивал. Петя — тряпка. А ты с характером. Ну, и… я, видимо, решила тебя сломать.
— А получилось только рассердить.
— Ну да. — Она нервно усмехнулась. — И знаешь… мне пусто без тебя.
— А вам не кажется, что вы перепутали дочь и невестку?
— А ты не перепутала мужа с подушкой? Мягкий, тёплый, но никакой пользы.
Они обе засмеялись. Первый раз — вместе. Без яда. Просто — по-человечески.
— Я не прошу прощения, — сказала Анна Степановна. — Потому что ты меня не простишь.
— А вы не просите. Просто живите своей жизнью. И дайте мне — свою.
— Ты ведь не вернёшься, да?
— Ну и правильно, — кивнула она. — Я бы тоже не вернулась.
Она ушла. Не хлопнув дверью. Тихо. По-стариковски. Вера осталась стоять в коридоре с пакетом продуктов и странным чувством внутри: то ли боль, то ли прощение, то ли облегчение.
Словно после долгого дождя выглянуло солнце. И пусть ненадолго — но тепло.
Судебный участок №32. Пыльный коридор с облезлой лавочкой, запах мела и дешёвого кофе из автомата. Вера сидит, сжимая в руках папку с документами — свидетельство о наследстве, выписку из ЕГРН, заявление на раздел имущества.
Рядом на лавочке, будто из другого мира, сидит Пётр. В костюме, который больше похож на школьную форму для выпускного. Сгорбленный, бледный, с нервным подёргиванием века.
— Вера, я не хотел доводить до этого, — пролепетал он, не поднимая глаз. — Это всё мама…
— Замолчи, Петя, — отрезала она. — Ты взрослый человек, а прячешься за юбку, как клоп за плинтус.
— Я просто… Я хотел по-мирному.
— По-мирному было, когда я 4 года молча гладила ей халаты, жила с вами в одной квартире и слушала, как она меня называет «пришлой». А сейчас — суд.
