— А если я не согласна?
— А что ты сделаешь? — она впервые посмотрела мне в глаза. — Заведешь дело? Пойдешь в суд? Из-за какой-то дачи? Подумай, Лена. Ты же умная девочка. Не создавай конфликтов. Мы же одна семья.
Я вышла из кухни. Не сказав больше ни слова. Пошла в свою комнату, закрыла дверь, села на кровать. Сердце билось так, будто пыталось вырваться. Я достала телефон, набрала мужа.
— Ты в курсе? — спросила, как только он ответил.
— Да, — сказал он. — Мама тебе сказала?
— Сказала. Что ты думаешь?
— Ну… она права, Лена. Дача простаивает. Мы туда только летом ездим. А у Вовы реально проблемы. Дети, бывшая жена не пускает, он живет у друга на диване. Это же не жизнь.
— А ты помнишь, что это была мамина дача? — спросила я. — Что я там выросла?
— Помню. Но… это же не значит, что она должна стоять пустой. Ты же не против помочь родственникам?
— Я не против помогать, — сказала я. — Но не за счет последнего, что у меня осталось от мамы.
— Ну зачем ты так? — вздохнул он. — Это же не последнее. У нас есть квартира, есть машина, есть работа. Ты же не сирота какая-то.
От этих слов мне стало плохо. Я положила трубку.
На следующий день я поехала на дачу. Без предупреждения. Взяла отгул, села в машину и поехала. Дорога заняла два часа. Дождь все еще шел, но уже не так сильно. Осень вступала в свои права — листья желтели, воздух был прозрачным и острым.
Когда я подъехала, сердце сжалось. Дом выглядел одиноким. Крыльцо было чистым — видимо, свекровь не врала про уход. Но розы увяли, трава поднялась высокая. Я открыла дверь ключом, который всегда носила с собой, как талисман.
Внутри пахло пылью и древесиной. Все было на своих местах. Стол, за которым мы с мамой пили чай. Книжная полка с ее любимыми романами. Ковер, который она сама связала. На стене — фотография нас двоих, лет десять назад, на этом же крыльце. Я сидела на плетеном стуле, она стояла за моим плечом, рука на моем плече. Улыбались.
Я прошла в спальню. Кровать застелена. Шкаф закрыт. Я открыла его. Внутри — платье, которое мама надевала в последний день. Белое, с цветочками. Я прижала его к лицу. Запах исчез давно, но что-то осталось. Тепло. Память.
Села на кровать. И впервые за эти дни заплакала. Не тихо, не сдержанно — всхлипывая, как ребенок. Потому что поняла: они не просто продают дом. Они стирают мою маму. Они говорят: «Ты должна отдать память ради удобства других». Они говорят: «Ты ничего не решаешь. Мы — семья. А ты — часть, которую можно переставить».
