Невысокий забор, заваленный в нескольких местах, заросший высокой травой и лопухами огород, небольшой, деревянный домик. В окнах мерцал жиденький свет как от свечи. «Электричества что ли нет?», — Ольга прижалась к мужу. Заходить было боязно, мелькнула мысль переночевать в машине. Владик постучал. «Сережа, а ну, иди отседова!» — раздался бодрый старческий голос вместо ответа. «Это Владислав», — Владик сглотнул. Дверь отворила бабушка лет восьмидесяти в телогрейке и цветном платке: «Проходите. Думали уж без вас завтра хоронить. Баба Нина я, так и зовите».
Гроб с покойником стоял на лавке посреди комнаты. Горели лампады и церковные свечи. Владик охнул и сел на стул, ноги внезапно стали ватными. Оля на секунду остолбенела, обернулась на дверь, как будто ища пути к отступлению и шепотом спросила: «А почему здесь, почему не в морге?». Баба Нина пожала плечами: «Так он дома помер, зачем в морг то?”. В углу на лавках сидели еще две бабушки. «Это плакальщицы», — баба Нина махнула рукой, — «поют похоронные песни». Оля обернулась на мужа: «Я в машине заночую». Баба Нина замахала руками: «Там Сережа, туда нельзя. Еще пустишь его в дом».
Владик подошел к отцу. Клетчатая байковая рубашка, пиджак, кончик воротника рубашки некрасиво торчал. «Надо поправить», — подумал Владик, боясь смотреть на лицо. Большие руки с синими костяшки. Владик хорошо помнил эти руки. Каждое лето они с отцом искали в лесу коряги, вырезали фигурки и целые композиции, покрывали лаком. Баба Яга, Змей Горыныч, Серебряное копытце.
Владик сжался и перевел взгляд на лицо покойника. Вздрогнул как от удара, отшатнулся, чуть не упал. Баба Нина рассмеялась: «Да это блин, чтоб не спортился. А в городе не кладут?». «Не кладут», — Ольга взяла за руку мужа и попросила, — «а можно снять пока?». Баба Нина ловко свернула блин в четыре раза и унесла. «Я теперь блины есть не буду. Никогда», — Оля смотрела на мужа.
Владик пытался отыскать отца в этом незнакомом ему человеке, лежащем перед ним в гробу. Седые волосы, большое белое, одутловатое лицо. «Я его не узнаю, потому что глаза закрыты. Вот если бы глаза открыты были…», — Владик не успел додумать, испугался. «Узнал?” – жена выглядывала с интересом из-за спины мужа. «Узнал», — соврал Владик.
Отец ушел, когда Владику было шестнадцать. Собрал вещи, снял со стены компас, запихнул пару коряг в сумку. Уже в дверях произнес: «вырастешь – поймешь». «Не пойму!» — с вызовом крикнул ему в след Владик. Мать не плакала, стояла и курила на кухне, стряхивая пепел на линолеум. С тех пор Владик отца не видел. Слышал, что он перебрался на природу, как всегда и хотел. С малочисленными родственниками отца связи не поддерживал: все страшно переругались еще при дележке наследства деда, как говорила мать, «в лучших русско-народных традициях». На предложения Оли «давай найдем папу, разве тебе самому не интересно», Владик всегда злился: «не интересно», «не лезь не в свое дело».
