Вероника ничего не сказала. Только открыла дверь шире:
— Заходите. У нас есть чай.
Алина сидела, прижимая чашку к губам, будто надеялась, что горячая жидкость заполнит и ту пустоту, что разверзлась внутри. Её руки дрожали не от холода — от того, что она говорила вслух то, что долго носила в себе. Иногда она сбивалась, замолкала, словно проверяя: а не осудят ли? Не прогонят ли?
— Я не знаю, куда идти. Я никому не нужна. Мне кажется, если сейчас не удержусь — просто растаю. Я не жду ни спасения, ни ответов. Мне просто нужно было хоть кому-то это сказать. Хоть раз — не в пустоту.
Вероника слушала молча. В её лице не было ни жалости, ни упрёка — только твёрдость человека, который пережил то же. Она сделала шаг ближе и просто положила ладонь на плечо Алины. Нежно, без слов. Иногда достаточно, чтобы кто-то рядом не отвернулся. Иногда это и есть точка опоры.
— Ты должна уйти от него. Окончательно. Ни разговоров, ни встреч, ни надежд. Такие, как он, не меняются. Не цепляйся за прошлое, даже если страшно. Страх пройдёт. А уважение к себе — останется. Поверь, я знаю.
Через неделю Вероника позвала Олега к себе. Он пришёл быстро, будто ждал вызова.
— Ты снова станешь отцом, — сказала она. — И у тебя есть шанс быть человеком. Настоящим. Или всё испортить. Опять.
Олег сжал пальцы. Сел. Долго молчал. Потом прошептал:
— Я не думал, что всё так быстро… Спасибо, что сказала.
— Это не про доброту, — ответила она. — Это про ответственность.
Конец марта. Вечер. На площади перед домом — ярмарка: палатки с пирожками, чай в бумажных стаканах, светящиеся гирлянды, тускло мерцающие сквозь туманный воздух. Люди гуляли, смеялись, кто-то выбирал мёд, кто-то — варежки. Вокруг звучали голоса, пахло тестом и дымком от жаровен. Жизнь продолжалась — ровно, буднично, привычно. И в этом — было облегчение: всё шло своим чередом, несмотря ни на что.
Вероника и Мирослава шли по аллее, держась за руки. Мирослава скакала по лужам в резиновых сапогах, дышала в шарф, радовалась каждой мелочи.
— Мам, а мы теперь всегда вдвоём?
Вероника присела, обняла её, поцеловала в макушку.
— Мы всегда будем там, где тепло. Где нас любят.
Мирослава вдруг указала вперёд:
— Мама! Вон папа! — закричала Мирослава и замерла. — А с ним кто? Она теперь будет жить с ним?
У киоска с чаем стояла Алина. В пальто на пару размеров больше. Беременна. Смущённая. Олег — рядом, держит два стакана, пытается что-то рассказать, жестикулирует, путается в словах.
Он увидел Веронику. Встретился взглядом и сразу отвёл глаза. Не подошёл. Только кивнул — коротко, виновато. Ему было стыдно. И это было видно.
И она — кивнула в ответ.
Просто. По-человечески.
А потом взяла дочку за руку и пошла дальше — туда, где гирлянды. Где музыка. Где горячие пирожки и запах ванили. Где начинается новое.
Жизнь — не всегда про победу. Иногда — про выдох. Про спокойствие. Про границы, поставленные с любовью.
Иногда победа — это когда ты идёшь дальше. Даже если кто-то идёт рядом. Уже не с тобой.
