— Не переживай, Пашенька. Найдёшь себе девушку получше. Хорошую, послушную, которая будет уважать твою мать.
Павел молчал. Он смотрел на конверт с деньгами, который так и лежал нетронутым на столе. Двести тысяч рублей. Цена его счастья. Цена доверия. Цена любви.
Прошёл месяц. Павел продолжал ходить на работу, возвращаться домой, ужинать у матери. Антонина Петровна расцвела — сын снова был только её. Она готовила его любимые блюда, рассказывала новости, иногда намекала на дочку своей подруги — такая хорошая девушка, скромная, тихая.
Но Павел словно выключился. Он механически выполнял привычные действия, но внутри была пустота. Однажды вечером, сидя у матери на кухне, он вдруг спросил:
— Мам, а ты хоть раз подумала о моём счастье? Не о том, что ты считаешь моим счастьем, а о том, чего хотел я?
Антонина Петровна удивлённо посмотрела на него.
— Конечно, думала! Я же мать! Я всегда знаю, что для тебя лучше!
— Всегда знаешь, — повторил Павел. — А меня ты спросить не пробовала?
— Зачем спрашивать? Ты же мой сын, я тебя вырастила, я тебя знаю лучше, чем ты сам себя знаешь!
Павел встал из-за стола.
— Знаешь что, мам? Марина была права. В моей жизни не помещаются две женщины. И я сделал выбор. Неправильный выбор.
Он пошёл к выходу. Антонина Петровна бросилась за ним.
— Пашенька, ты куда? Ужин же не доел!
— Я больше не приду, мам.
— Как это не придёшь? А кто обо мне позаботится?
Павел обернулся. В его глазах была усталость и боль.
— Ты прекрасно о себе заботилась все эти годы. Справишься и дальше.
— Да, ты моя мать. И ты украла у меня счастье. Украла любовь. Украла будущее. И самое страшное — заставила меня предать человека, который мне доверял.
Он вышел, оставив Антонину Петровну стоять в дверях. Она кричала ему вслед, грозила, плакала. Но Павел не обернулся.
Дома его ждал всё тот же конверт с деньгами. Он взял его, долго смотрел, а потом пошёл на кухню и поджёг над газовой плитой. Бумажки горели медленно, скручиваясь и чернея. Двести тысяч рублей превращались в пепел.
Соседи потом рассказывали, что видели, как он выбрасывал горящие деньги в окно, и они летели вниз, как осенние листья, догорая на лету. Кто-то даже пытался их ловить, но они рассыпались в прах от прикосновения.
На следующий день Павел тоже уволился и уехал из города. Говорят, он поехал искать Марину. Найдёт ли — неизвестно. Но Антонина Петровна осталась одна в своей маленькой квартире, среди фотографий сына, который больше никогда не придёт на её воскресный ужин. Она получила то, чего хотела — разлучила сына с невестой. Но вместе с невестой потеряла и сына.
А конверт — другой, новый — Марина нашла под дверью своей съёмной квартиры в другом городе через три месяца. В нём было письмо: «Прости меня. Я понял слишком поздно. Если ты дашь мне второй шанс, я буду ждать тебя в нашем месте, каждое воскресенье, в три часа. Буду ждать столько, сколько потребуется. П.»
Марина долго стояла с этим письмом в руках. Потом сложила его, убрала в ящик стола и пошла готовить ужин. В следующее воскресенье она никуда не пошла. И в следующее тоже. Но на третье воскресенье, в три часа, она стояла в парке у фонтана, где они когда-то впервые поцеловались.
Павла там не было. Она подождала пятнадцать минут и уже собралась уходить, когда увидела его. Он сидел на скамейке неподалёку, сгорбившись, постаревший и осунувшийся. Он не видел её — смотрел в землю.
Марина постояла, глядя на него, потом развернулась и ушла. Некоторые мосты, когда они сожжены, восстановить невозможно. Даже если очень хочется. Даже если до сих пор любишь.
Павел так и не узнал, что она приходила. Он продолжал приходить каждое воскресенье ещё полгода, пока однажды не встретил там её подругу, которая сказала, что Марина вышла замуж и переехала в другую страну. Была ли это правда или милосердная ложь — неизвестно.
А Антонина Петровна до конца своих дней рассказывала соседкам, какая плохая девушка была у её Пашеньки и как хорошо, что он от неё избавился. Соседки кивали и сочувствовали, но за глаза называли её ведьмой, которая сама разрушила счастье сына. Потому что правда всегда становится известной. Рано или поздно. Всегда.
