– Он не вещь, чтоб его возвращать! – крикнула Варька. – Он мой! Я его ночами не спала, растила! Я его…
И тут в избу вошел Митька. Он слышал все. Стоял на пороге – бледный, как полотно.
– Мама? Катя? О чем… о чем она говорит? Какой… сын?
Маринка кинулась к нему.
– Митенька! Сынок! Я – мама твоя! Понимаешь? Родная!
Митька смотрел на нее, как на привидение. Потом перевел взгляд на Варьку.
Варька закрыла лицо руками и зарыдала.
И тут взорвалась Катька.
Она, тихая, молчаливая Катька, подошла к Маринке и влепила ей такую пощечину, что та отлетела к стене.
– Тварь! – закричала Катька, и в этом крике было все – восемнадцать лет унижения, поломанная жизнь, обида за мать. – Мать?! Да какая ты ему мать?! Ты его бросила, как щенка! Ты знала, что мать из-за тебя по селу ходить не могла, пальцем тыкали?! Ты знала, что я… я из-за твоего «греха» одна осталась?! Ни мужа, ни детей! А ты… приехала?! Забрать?!
– Катя, не надо! – шептала Варька.
– Надо, мама! Хватит! Натерпелись! – Катька повернулась к Митьке. – Да! Это – мать твоя! Которая тебя на мать мою спихнула, чтоб в Москве «дела» делать! А это, – она ткнула пальцем в Варьку, – бабка твоя! Которая жизнь свою ради вас обеих в грязь втоптала!
Митька молчал. Долго. Потом медленно подошел к рыдающей Варьке. Встал перед ней на колени и обнял ее.
– Мама… – прошептал он. – Мамочка.
Он поднял голову. Посмотрел на Маринку, которая, держась за щеку, сползала по стене.
– У меня нет матери в Москве, – сказал он тихо, но твердо. – У меня одна мать. Вот она. И сестра.
Он встал. Взял Катьку за руку.
– А вы… тетя… уезжайте.
– Митя! Сынок! – взвыла Маринка. – Я тебе все дам!
– У меня все есть, – отрезал Митька. – У меня мать есть. И сестра. А у вас – ничего.
Маринка уехала в тот же вечер. Муж ее, видевший всю сцену из машины, даже не вышел. Говорят, через год он ее все-таки бросил. Нашел другую, которая ему родила. А Маринка осталась одна, со своими деньгами и своей «красотой».
Митька в Москву не поехал. Поступил в областной, на инженера.
– Я, мам, тут нужен. Дом нам надо новый строить.
А Катька… Что Катька? Она в тот вечер, как кричала, будто пробку из себя вынула. Ожила. Расцвела вдруг, в тридцать восемь-то лет. На нее и агроном тот самый, про которого бабы судачили, поглядывать стал. Мужик видный, вдовец.
Варька смотрела на них и плакала. Только теперь – от счастья. Грех-то он, конечно, был. Да только материнское сердце – оно и не такое покроет.
