Алексей не двигался. Он сидел, уставившись на стол, его плечи были ссутулены, а в глазах стояла пустота. Казалось, он пытался осмыслить масштаб произошедшего. Его мать, всегда бывшая для него непререкаемым авторитетом, только что была выставлена за дверь. Его жена, всегда мягкая и уступчивая, проявила неслыханную жесткость.
— Ну и что… что теперь будет? — наконец, тихо произнес он, не поднимая головы.
— Теперь, — так же тихо ответила Мария, — все будет так, как я сказала. Либо ты на моей стороне, либо… — она не договорила, но продолжение висело в воздухе.
Он резко поднял на нее глаза. В них читались страх и обида.
— Ты что, выгонишь меня? Родного мужа? Из-за ссоры с моей матерью?
— Это не ссора, Алексей! — голос Марии дрогнул. — Это война за наш дом! За наши границы! Ты действительно не понимаешь? Она пришла и потребовала, чтобы я отказалась от самого ценного, что у меня есть! Для твоего брата-бездельника! И ты… ты молчал. Ты до сих пор не сказал, что она не права.
— Она же мать! — взорвался он, вскакивая со стула. — Она растила нас одна! Она для нас всем пожертвовала! Как я могу говорить ей, что она не права?
— А как ты можешь молчать, когда она оскорбляет твою жену и требует то, на что не имеет никакого права? — в голосе Марии зазвенели слезы, но она сглотнула их. — Где твои жертвы ради меня? Где твоя защита? Ты мой муж или вечный сынок своей мамочки?
Его телефон на столе завибрировал, замигал экран. «МАМА». Алексей посмотрел на звонок, будто на гремучую змею.
— Не бери, — тихо, но твердо сказала Мария.
Он замер в нерешительности. Вибрация заполняла комнату, становясь все навязчивее. Это был звонок-ультиматум. Проверка на прочность.
Телефон умолк. Наступила зловещая пауза. И через секунду снова зазвонил. Снова и снова. Галина Ивановна не сдавалась.
— Возьми, — неожиданно для себя сказала Мария. — Возьми и скажи ей. Скажи все, что должен был сказать здесь. Или положи трубку и будь готов, что она приедет сюда снова. Выбор за тобой.
Алексей сжал кулаки. Его лицо исказилось от внутренней борьбы. Он ненавидел эти ссоры, ненавидел делать выбор. Но отступать было некуда.
Он схватил телефон и резко нажал на кнопку ответа.
— Мама… — начал он сдавленным голосом.
В трубке сразу же раздался истеричный, громкий крик, который был слышен даже Марии.
— Что это было? Как она смеет так со мной разговаривать? Ты слышал это? Ты видел это? Это же полное неуважение! Я требую, чтобы ты немедленно…
— Хватит! — вдруг крикнул Алексей. Его голос, неожиданно окрепший и грубый, заставил Марию вздрогнуть. В трубке наступила тишина. — Хватит, мама! Прекрати!
— Как… как ты со мной разговариваешь? — послышался шёпот, полный неподдельного ужаса.
— Я говорю с тобой как со взрослый человек со взрослым человеком! Ты перешла все границы! Требовать у моей жены ее квартиру? Устраивать скандалы в нашем доме? Оскорблять ее? Это недопустимо!
— Нашем доме? — ядовито переспросила Галина Ивановна. — Это ее дом, как она сама сказала! Ты там всего лишь приживал!
— Это НАШ с ней дом! — рявкнул Алексей. — И я не позволю тебе здесь больше командовать и все разрушать! Маша права. Ее квартира — ее личное дело. И обсуждать мы это больше не будем. Точка.
С той стороны дозвона послышались всхлипы.
— Значит, так… Значит, ты выбираешь ее? Свою змею подколодную? Отрекаешься от родной матери, которая жизнь за тебя отдала бы? От родного брата?
Алексей закрыл глаза. Его рука с телефоном дрожала.
— Я не отрекаюсь ни от кого. Но моя жена — моя семья. И если ты хочешь остаться в моей жизни, ты будешь уважать ее и наши письма. Иначе… иначе нам не о чем говорить.
Он резко положил трубку, не дожидаясь ответа. Телефон глухо стукнулся о стол.
В комнате снова воцарилась тишина. Алексей стоял, тяжело дыша, и смотрел в стену. По его щеке скатилась слеза. Он сделал это. Впервые в жизни он сказал своей матери «нет».
Мария медленно подошла к нему и молча обняла его за спину, прижавшись щекой к его лопатке. Он вздрогнул, но не отстранился.
— Прости, — прошептал он, и его голос сорвался. — Прости, что не сделал этого раньше.
Они стояли так несколько минут, и ледяная стена между ними понемногу начинала таять. Он плакал о разбитом образе всесильной матери. Она — о том, что надежда еще есть.
Но они оба знали, что это не конец. Это была только первая битва в войне, которую Галина Ивановна не собиралась проигрывать. Ее молчание было самым страшным ответом.
Год. Целый год прошел с того дня, когда в их маленькой квартире грохотали скандалы и звенели оскорбления. Год тишины. Сначала эта тишина была тяжелой, звенящей, полной недосказанности и напряжения. Каждый звонок в дверь заставлял Марию вздрагивать, а Алексея — мрачнеть. Они ждали новой атаки, нового витка войны.
Но его не последовало. Галина Ивановна исчезла. Не звонила, не писала, не приходила. Молчание было ее оружием, наказанием для сына, который посмел ослушаться. Алексей первое время звонил сам, но разговоры были короткими, холодными, исключительно «по делу» — как здоровье, как дела на работе. О Марии не спрашивали. О квартире не упоминали. Андрей, по слухам, так и не женился, перебивался случайными заработками и периодически «одалживал» у матери деньги, которые никто не вернуть.
Постепенно жизнь вошла в новую, спокойную колею. Странно, но отсутствие свекрови пошло их отношениям с Алексеем на пользу. Он, наконец, начал взрослеть. Перестал оглядываться на мамино мнение по каждому пустяку. Научился сам принимать решения — какой телевизор купить, куда поехать в отпуск, как распорядиться семейным бюджетом. Он стал хозяином в доме. Не формальным, а настоящим.
Они сделали в квартире небольшой ремонт — переклеили те самые «немодные» обои, которые так раздражали Галину Ивановну. Выбрали их вместе, долго споря об оттенках, и в итоге нашли компромисс. Это был их общий проект. Их общее пространство.
Однажды субботним утром они пили кофе на кухне. За окном моросил осенний дождь, в квартире пахло свежей выпечкой и уютом. Алексей вдруг отложил телефон и посмотрел на Марию.
— Знаешь, я вчера разговаривал с коллегой, — начал он негромко. — У него мать тоже очень властная. Он все никак не может жениться, боится, что она его невестку просто сожрет.
Мария подняла на него глаза, поймав серьезный тон.
— И что он делать будет?
— А ничего. Терпит. И мучается. — Алексей помолчал. — Я подумал… а ведь я мог бы так и остаться. Вечно виноватым мальчиком, который разрывается между женой и мамой. Спасибо тебе.
— За что? — удивилась Мария.
— За то, что заставила меня сделать выбор. Это было больно. Ужасно больно. Но это был единственный способ вырасти. Я сейчас смотрю на того себя… и мне почти жалко того запуганного парня.
Он взял ее руку и крепко сжал.
— Прости меня еще раз. За все.
— Я уже давно простила, — улыбнулась она ему. — Ты выбрал меня. И наш дом. Это главное.
В этот момент в дверь позвонили. Негромко, почти неуверенно. Они переглянулись. Нежданных гостей они не ждали.
Алексей пошел открывать. Мария осталась на кухне, но прислушалась.
— Мама? — удивленно произнес Алексей.
Сердце Марии на мгновение ушло в пятки. Но в голосе мужа не было ни паники, ни раздражения. Только спокойное удивление.
— Можно я… я на минутку? — донесся до кухни тихий, сдавленный голос Галины Ивановны. В нем не было ни прежней уверенности, ни наглости.
Мария вышла в коридор. На пороге стояла ее свекровь. Она выглядела постаревшей и съежившейся. В руках она сжимала старую сумку, на плечах был немодный платок. Она казалась обычной пожилой женщиной, а не грозной владычицей семейного клана.
— Здравствуй, Мария, — она не подняла на нее глаз.
— Здравствуйте, Галина Ивановна.
Неловкое молчание повисло в тесной прихожей.
— Я… я к вам ненадолго. Принесла вам варенья. Сама варила, — она протянула небольшой баночник. Рука ее дрожала. — Вы же раньше любили мое вишневое.
— Спасибо, — вежливо, но сдержанно сказала Мария, принимая банку.
— Как вы? — спросил Алексей, чтобы разрядить обстановку.
— Ничего. Живем. Андрей… устроился на постоянную работу. Смотрителем в парке. Мало платят, но уже что-то. — Она помолчала, глотая воздух. — Я… я больше не буду. Простите меня.
Она выпалила это последнее слово, словно камень с плеч, и повернулась к выходу.
— Подождите, — остановила ее Мария. — Выпьете с нами кофе?
Галина Ивановна обернулась. В ее глазах стояли слезы. Не театральные, а настоящие, горькие.
— Нет. Нет, спасибо. Мне уже надо.
Она посмотрела на сына, на невестку, на их квартиру, в которой все было не так, как она хотела, но в которой царил покой. Ее взгляд задержался на новых обоях, но она ничего не сказала. Только кивнула.
— Заходите как-нибудь, — сказал Алексей, и в его голосе прозвучала осторожная надежда.
— Как-нибудь, — безразлично отозвалась она и вышла на лестничную площадку.
Дверь закрылась. Они стояли и молча смотрели на банку с вареньем в руках у Марии — как на трофей после долгой и изматывающей войны, который на вкус был горьковато-сладким.
— Она сдалась, — тихо произнес Алексей.
— Нет, — поправила его Мария. — Она просто поняла, что здесь больше не хозяйка. И никогда ею не была.
Она поставила банку на полку в прихожей. Не на самое видное место, но и не в дальний угол.
Их крепость выстояла. Ценой потерь и ран, но выстояла. И теперь в ней, наконец, было тихо. По-настоящему тихо.
