— Главное сейчас — квартиру. И… — я посмотрела на дверь своей бывшей комнаты, — нашу семью. Что от нее осталось.
Отец заплакал. Впервые в жизни я видела, как мой строгий, всегда уверенный отец плачет.
Когда мы выходили из квартиры с сумками, соседка из напротив выглянула в коридор.
— О, Тарасовы! — она злорадно улыбнулась. — Наконец-то ваш буян получил по заслугам?
Я хотела что-то ответить, но отец вдруг выпрямился:
— Марья Ивановна, идите-ка вы… — он сказал то, чего я никогда от него не слышала.
Дверь соседки захлопнулась. Мы поехали к Кате. Впереди были полиция, суд, долгие разбирательства…
Но главное — я наконец увидела в глазах родителей то, чего ждала годами. Осознание. Раскаяние. Может быть, даже любовь.
И это стоило всех перенесенных унижений. Почти.
Зал суда напоминал мне школьный актовый зал — высокие окна, потёртые скамьи, запах древесины и пыли. Только вместо детских утренников здесь решались человеческие судьбы. Я сидела между Катей и родителями, сжимая в руках папку с документами. Напротив, за отдельным столом, мрачнел Игорь со своим адвокатом — молодым парнем в недорогом костюме, который постоянно поглядывал на часы.
— Дело номер 2-4786 по иску Тарасовой Алины Сергеевны к Тарасову Игорю Сергеевичу о признании дарственной недействительной, — объявил секретарь.
Судья — женщина лет пятидесяти с жёстким взглядом — просматривала документы. Когда она подняла голову, в зале стало тихо.
— Истец, изложите суть требований.
Я встала, чувствуя, как дрожат колени.
— Ваша честь, мои родители оформили дарственную на квартиру на моего брата, лишив меня не только жилья, но и себя — законных прав на жилплощадь. При этом…
— Она врет! — крикнул Игорь, вскочив. Его адвокат потянул его за рукав.
— Ответчик, у вас будет слово, — строго сказала судья. — Продолжайте.
Я разложила на столе фотографии: родители в заляпанном халате, разгромленная комната, бутылки в гостиной. Затем показала скриншоты объявлений о сдаче жилья.
— После оформления дарственной условия жизни моих родителей резко ухудшились. Брат начал сдавать комнаты посторонним, устраивать пьяные вечеринки. А затем… — я сделала паузу, — попытался выгнать их из собственной квартиры.
Судья внимательно рассматривала материалы. Затем повернулась к родителям:
— Вы подтверждаете слова дочери?
Отец тяжело поднялся. Его руки дрожали.
— Да… Мы… мы совершили ошибку. Думали, помогаем сыну… — его голос сорвался. — А он… он выгнал нас же.
Мама заплакала. Я никогда не видела её такой беспомощной.
Судья сделала пометку, затем дала слово Игорю. Он вскочил, как ошпаренный:
— Это всё враньё! Они сами решили квартиру мне отдать! Я имею право распоряжаться своим имуществом как хочу!
— Ваше имущество? — перебила судья. — Вы работаете, господин Тарасов?
— То есть не работаете. А на какие средства живете?
— Родители помогают… — он пробормотал.
В зале раздался смешок. Даже его адвокат вздохнул.
Судья изучила документы о прописке, затем заслушала участкового, который подтвердил жалобы соседей на шум и пьяные дебоши. Когда слово дали Кате как свидетельнице, она чётко описала, как Игорь угрожал родителям.
— У меня есть аудиозапись его угроз, — добавила Катя, положив на стол диктофон.
Игорь побледнел. Его адвокат что-то быстро записывал, но по выражению лица было ясно — он понимает безнадёжность ситуации.
Последним выступал юрист Смирнова. Её речь была краткой и убийственной:
— Согласно статье 578 ГК РФ, дарение может быть отменено, если обращение одаряемого с подаренной вещью создаёт угрозу её утраты. В данном случае ответчик не только ухудшил жилищные условия дарителей, но и предпринимал попытки незаконного лишения их жилья. Кроме того…
Она положила перед судьёй ещё одну бумагу.
— Это справка из наркологического диспансера. Господин Тарасов состоит на учёте с диагнозом «алкогольная зависимость».
В зале ахнули. Даже я не знала об этом. Родители переглянулись в ужасе — видимо, для них это тоже было новостью.
Игорь вскочил, опрокидывая стул:
— Это подделка! Они все против меня!
Судья удалилась в совещательную комнату. В ожидании мы сидели молча. Игорь что-то яростно шептал своему адвокату, тот только качал головой. Родители не поднимали глаз. Катя сжимала мою руку.
Когда судья вернулась, в зале стало так тихо, что было слышно, как за окном каркает ворона.
— Решением суда иск удовлетворён, — чётко произнесла судья. — Дарственная на квартиру по адресу… признана недействительной. Право собственности восстанавливается за прежними владельцами.
Мама разрыдалась. Отец закрыл лицо руками. Игорь что-то кричал, но его быстро вывели из зала.
Когда мы вышли из здания суда, нас ждал сюрприз — на ступеньках стоял Игорь. Только теперь в его глазах не было злорадства — одна животная злоба.
— Довольны? — он плюнул к нашим ногам. — Квартиру отобрали? Ну ничего… Я на вас ещё управу найду!
Он повернулся к родителям:
— А вы… вы мне больше не мать и не отец. Предатели.
И ушёл, оставив нас стоять под моросящим дождём. Мама снова заплакала. Отец обнял её за плечи.
— Всё, — прошептал он. — Теперь всё кончено.
Но я знала — это только начало. Квартиру мы вернули. Но как вернуть семью, которую годами разрушал алкоголизм, эгоизм и слепая родительская любовь?
Катя молча взяла меня под руку. Мы пошли к машине. Впереди было ещё много работы — выписывать Игоря из квартиры, менять замки, приводить жильё в порядок…
Но главное — я наконец могла вернуться домой. В свой дом. В свою жизнь.
Дождь стучал по крыше такси, пока мы ехали к квартире. Я держала в руках судебное решение — хрустящий лист, который вернул мне дом. Родители сидели молча, отец сжимал в руках связку новых замков. Катя переписывалась с кем-то, время от времени показывая мне сообщения — соседи писали, что Игорь с утра выносил из квартиры какие-то коробки.
Когда машина остановилась у знакомого подъезда, у меня перехватило дыхание. Всего месяц назад я уезжала отсюда с разбитым сердцем. Теперь возвращалась победительницей — но какой ценой?
Мы медленно поднялись на лифте. На площадке пахло краской и чужой жизнью. Я протянула руку с ключами, но дверь оказалась незапертой.
В прихожей царил хаос. На полу валялись пустые бутылки, окурки, обрывки одежды. Стены были испачканы, в воздухе висел тяжёлый запах табака и чего-то ещё. Мама ахнула, увидев свою любимую вазу — подарок бабушки — разбитую вдребезги.
— Господи… — прошептал отец, обводя взглядом разгром.
Я прошла в свою бывшую комнату. Точнее, в то, что от неё осталось. Стены с вырванными плакатами, сломанная кровать, на полу — мои старые фотографии с оторванными лицами. Игорь постарался на славу.
Катя осторожно взяла меня за плечо:
— Ничего… Всё восстановим.
Мы начали уборку. Молча, не сговариваясь. Отец пошёл менять замки, мама — оттирать кухню. Я собирала осколки своей прежней жизни, складывая уцелевшие вещи в коробку.
Через три часа квартира стала хоть немного напоминать дом. Мы сидели на вычищенном диване, пили чай из уцелевших кружек. Вдруг раздался звонок в дверь.
— Не открывайте! — резко сказала мама. — Это может быть он…
Но в глазке я увидела соседку, Марью Ивановну. Она протянула конверт.
— Это вам. Игорь оставил у меня вчера. Сказал передать, когда вы вернётесь.
В конверте оказался ключ от машины и записка: «Забирайте своё барахло. Вам же нужнее».
Я рассмеялась. Даже проиграв, он не мог просто извиниться. Нужно было ещё раз пнуть.
Вечером, когда Катя ушла, а родители устроились на ночь в своей комнате (Игорь, конечно, вынес их матрасы), я сидела на подоконнике в своей — снова своей! — комнате и смотрела на городские огни. Телефон вибрировал — сообщение от неизвестного номера: «Ты рада? Наслаждайся. Это ещё не конец».
Я удалила SMS. Потом заблокировала номер. Потом выключила телефон.
За дверью слышались голос родителей — они о чём-то тихо спорили. Потом мама заплакала. Потом наступила тишина.
Я обняла колени. Квартира была моей снова. Но что-то внутри сломалось навсегда. Вера в справедливость? Любовь к родителям? Или просто иллюзия, что семья — это навсегда?
На столе лежала единственная уцелевшая фотография — мы вчетвером на мои десять лет. Все улыбаются. Даже Игорь. Тогда я ещё верила, что он меня любит. Что родители всегда будут на моей стороне. Что дом — это безопасность.
Я перевернула снимок лицом вниз. Завтра предстояло ехать за новыми замками, матрасами, посудой. Выписывать Игоря из квартиры через суд. Менять номера телефонов. Возвращаться к жизни, в которой уже никогда не будет прежней наивности. Но зато будет правда. Горькая, колючая, но своя.
Я повернула ключ в двери своей комнаты. Впервые за много лет — повернула и услышала щелчок замка. Моего замка. Моего выбора.
За окном шёл дождь. Где-то там бродил мой брат, злой и обиженный на весь мир. Где-то в соседней комнате плакали мои родители, осознавая свою вину. А я сидела посередине — уже не жертва, но и не палач. Просто человек, который наконец-то перестал оправдывать тех, кто его предал.
Ключ лежал у меня на ладони — холодный, твёрдый, настоящий. Как и эта новая жизнь, которая только начиналась.
