— В шкаф в спальне. Аккуратно, не переживай.
Лариса открыла шкаф в спальне. Рулон лежал на верхней полке, придавленный стопкой одеял. Она достала его, развернула. Ткань помялась, на ней остались заломы.
— Валентина Степановна, это заказ. Его нельзя было мять.
— Ой, ну извини, милая. Я же не знала. Отпаришь — и всё.
Лариса зажала ткань в руках. Хотела крикнуть, но Кирилл сидел на кухне, ел суп. Она глубоко вздохнула, пошла в детскую. Включила утюг, начала отпаривать заломы.
Вечером за ужином Борис Михайлович сказал:
— Олег, а что это у тебя дома совсем ничего не делается? Кран на кухне капает, дверь в ванной скрипит.
— Руки не доходят, пап.
— Надо бы починить. А то как-то неудобно.
Олег кивнул, ничего не ответил. Лариса молча доедала кашу.
На следующий день она вернулась из магазина с нитками. Зашла в прихожую — и замерла. На ногах у Валентины Степановны были её туфли. Коричневые, на низком каблуке, которые Лариса носила на работу.
— Валентина Степановна, это мои туфли.
Свекровь опустила глаза, улыбнулась виновато.
— Ой, Ларочка, прости. Просто примерила. Хотела посмотреть, удобные ли. У меня такие же были когда-то.
— Ну да, ну да. Не сердись. Я же ничего плохого.
Валентина Степановна сняла туфли, поставила обратно на полку. Лариса стояла, сжимая пакет с нитками.
— Это мой дом, — сказала она тихо.
— Что ты сказала, милая?
— Мой дом. Моя обувь. Мои вещи.
Валентина Степановна выпрямилась, посмотрела на неё холодно.
— Ларочка, мы здесь гости. Мы не напрашивались. Олег сам пригласил. Если тебе так тяжело нас терпеть — скажи прямо.
— Меня никто не спросил.
— Олег не спросил, хочу ли я, чтобы вы жили здесь двенадцать дней.
Свекровь скрестила руки на груди.
— Понятно. Значит, мы здесь лишние.
Олег вышел из ванной, услышал последние слова.
— Лар, что происходит?
— Спроси у своей жены, — отрезала Валентина Степановна. — Она нас выгоняет.
— Я никого не выгоняю, — Лариса почувствовала, как голос дрожит. — Я просто хочу, чтобы меня спрашивали. Чтобы мои вещи не трогали. Чтобы я могла работать в собственной квартире.
— Это не твоя квартира, — сказал Олег тихо. — Мы её снимаем.
Повисла тишина. Валентина Степановна открыла рот, закрыла. Олег побледнел.
— Последние три месяца плачу я. Одна. А меня даже не спросили.
Она развернулась, пошла в детскую. Закрыла дверь, села на кровать. Руки тряслись.
Через несколько минут в дверь постучали. Вошёл Олег, прикрыл за собой.
— От всего. От того, что мне не дают работать. Что мои вещи трогают. Что меня не спрашивают ни о чём.
Олег сел рядом на кровать.
— Они мои родители. Отцу лечиться нужно. Куда им было ехать?
— Не знаю. Но ты должен был спросить меня.
— Спросить? — голос его стал резче. — Это мои родители, Лар. Они мне всю жизнь помогали.
Он промолчал. Встал, вышел из комнаты. Лариса осталась сидеть на кровати. За дверью слышались приглушённые голоса — Олег что-то объяснял матери.
На следующий день Лариса позвонила подруге Светлане.
— Света, можно я к тебе заеду? Поговорить надо.
Они сидели на кухне у Светланы, пили чай. Лариса рассказала про родителей Олега, про туфли, про ткань, про то, что не может нормально работать.
— Лар, а ты понимаешь, что происходит? — спросила Светлана. — Ты платишь за квартиру, а живёшь как гость.
— Так что ты будешь делать?
— Ты позволила им занять твоё место. Не они виноваты — ты сама. Потому что молчала.
Лариса обхватила чашку руками.
— А что мне было делать? Скандалить? При ребёнке?
— Нет. Просто говорить. Сразу, в первый день. «Это моя квартира, я здесь работаю, прошу не трогать мои вещи». Но ты молчала. И они решили, что можно.
Лариса вернулась домой вечером. В квартире было тихо. Кирилл сидел у двери детской, красный, с мокрыми глазами.
Она присела рядом с ним.
