Веки Евы подрагивают, глаза лихорадочно блестят, волосы намокли от испарины. От неё за версту разит алкоголем. Взгляд фокусируется на мне, и сухие губы приоткрываются в усмешке:
— Демидрол, ты? — хрипит она и заходится в кашле.
— Димедрол? — Анестезиолог вводит лекарство в вену и садится в её изголовье. — Что за чепушня? Сейчас такой обезбол поставим — спать, как ангел будете.
— Привет, Багира! — подмигиваю Еве. Сейчас не до личных разборок.
— Позаботься… о Кате… если я… Она тебе… — На большее сил не хватает, и Ева замирает.
В памяти всплывает темноглазый котёнок в розовом флисе. Маленький пушистый комочек. Я равнодушен к детям, мне больше нравится процесс их создания. С защитой разумеется. А тут зацепила меня малышка. С первого взгляда зацепила. Быть может, потому что она дочь Евы. Руки выполняют механическую работу. Стараюсь не думать о том, что передо мной подранное тигром тело любимой женщины.
— Скальпель… зажим… зажим…
Отдаю короткие приказы, а в голове одна мысль: «Ева должна выжить. Работаем».
Гримёрка как гримёрка. Низкий потолок, стены в афишах. А по сторонам глянешь — Ноев ковчег, не иначе. На ящике с реквизитом спят в обнимку макаки Шера и Рим. Болонки клоуна Карлуши приютились в ногах у заснувшей после представления Катюни. Дочка то негромко посапывает, то разговаривает во сне. Тихо переругивается чета попугаев в клетке, накрытой цветастым платком.
На хромоногом столе бутылка, оливки, буженина и чёрная икра, подаренная мне вместе с букетом цветов пылким поклонником. Имени не запомнила, визитку выкинула. С досады. Не от него я ждала каждое выступление признаний и подношений.
— Месяц шли гастроли в родном городе. Месяц! — роняю в стакан слёзы. — А Демид не удосужился прийти.
— Может, не знал? — икает Карлуша, перебинтовывая растянутую ногу. — Хватит тебе уже. То не пьёшь, фигуру блюдешь, а то нарезалась как последняя забулдыга.
— Не мог не знать, — бью кулаком по столу. — Афиши висели повсюду. Думала, нарисуется с букетом, а я, гордо тряхнув шевелюрой, пошлю его в эротическое путешествие.
— Ты же говорила, он женат, — Сонька, Карлушина напарница, собирает костюмы и реквизит в чемоданы.
— Да уж, — бросаю взгляд на спящую Катю и тянусь, — этот плодовитый самец небось и своей клизме деток заделал. Если и приходил, то со всем выводком. Нацепили небось светящиеся рожки на головы и с улыбками блаженных жрали вату.
Тянусь к бутылке, но Карлуша отодвигает её.
— А по принципу «гора — Магомет»? — подмигивает он мне и покачивает ногой в клетчатом носке. — Он же врач. Кто тебе мешал разыграть хромую и больную. Пришла бы на приём…
Металлический грохот обрывает его на полуслове. Истеричный мужской вопль и рычание Клеопатры заставляют меня сорваться с места.
— Антон, тварь, говорила же ему!
— Куда? Пусть лучше сожрёт этого мудака. Ты пьяна… — Сонька в прыжке пытается меня остановить. — С ума сошла?
