Наталья вскочила. — Я буду оспаривать! Я буду бороться! Я знаю, как такие, как она, играют. Сначала котлеты принесла, потом ключи взяла, а потом — опа, и квартира её. Всё ясно.
— Ну конечно, — усмехнулась Виктория. — А вы просто принцессы добродетели, которые носили пакетики с мандаринами на Новый год. Всё по любви.
— Мы — РОДНЯ! — с нажимом прошипела Екатерина Петровна. — А ты — никто.
— А теперь — кто-то. Владельца квартиры, например, — сказала Виктория, встала, взяла конверт с документами и направилась к выходу.
Через два дня Наталья стояла у их двери с мужем — долговязым бухгалтером с глазами, полными осуждения.
— Мы хотим всё обсудить, — сказала она, проходя в коридор без приглашения, как будто была курьером из суда.
— Проходите, — вежливо буркнул Дмитрий, но сразу отошёл к кофемашине, как в окоп.
— Мы посоветовались, — начала Наталья, плюхаясь в кресло. — И решили: пусть Виктория отдаст половину. Так будет по-справедливости. Иначе мы идём в суд.
— Половину чего? — сухо спросила Вика.
— Всего! Квартира — это миллионы. Ты думаешь, мы это так оставим? Да я за эти деньги могу детей на ноги поставить. Да я сама ипотеку плачу! А ты тут, как в сериале: пришла, увидела, оформила.
— Серьёзно? А кто последние месяцы за ним ухаживал? Кто с ним сидел в больнице, кто ночами катал его по коридорам на кресле?
— Ты этим что, хочешь нас пристыдить?! — взвизгнула Наталья. — Типа ты — белая и пушистая, а мы — шакалы?!
— Если бы вы были шакалами, вы бы хотя бы из вежливости дождались 40 дней.
Муж Натальи кашлянул: — Вы поймите, это не по злу. Просто это слишком. Мы остались ни с чем. У всех проблемы. У нас — кредит, дети. А у вас теперь квартира. Это несправедливо.
— Справедливо, — спокойно ответила Виктория. — Потому что это было его решение. Не ваше.
— Значит, суд, — отрезала Наталья, поднимаясь. — И не говорите, что я не предупреждала.
На кухне было душно. Дмитрий молча курил у окна. — Ну что ты молчишь? — спросила Виктория, не поднимая головы от чашки.
— Я просто… не понимаю. Они сошли с ума. Наташа… мама… Такое ощущение, будто мы в какой-то дикой комедии.
— Это не комедия, Дим. Это семья. Весь абсурд — это и есть они. Просто раньше не было повода вылезти наружу.
Он не ответил. Только медленно потушил сигарету в крышке банки из-под кофе.
— Ты на чьей стороне? — вдруг спросила она.
Он посмотрел на неё. Усталый, замученный, с тенью вины под глазами.
— Я на твоей. Но мне страшно. Что всё это… разрушит нас.
Вика встала, подошла к нему, посмотрела в глаза.
— Нас разрушат не они. Нас разрушит только одно — если ты начнёшь сомневаться, кто здесь с тобой, а кто — против.
— Тогда держи крепче.
— Уже держу, Дим. Уже крепче некуда.
В тот же вечер им пришло уведомление: Наталья Сергеевна Рогова подала иск в суд о признании завещания недействительным. И подпись внизу: «в связи с возможным влиянием на завещателя, а также сомнениями в его дееспособности».
— Они хотят сказать, что я его уговаривала? — тихо спросила Вика. — Что он был псих?
— Да они не остановятся, — мрачно сказал Дмитрий. — Но ничего. Прорвёмся.
— Главное, чтобы ты не начал считать, что они правы.
Он посмотрел на неё. Долго.
— А ты не начни считать, что я слабый.
С этого вечера они начали спать плохо. Один тянулся к другому. Другой отворачивался. Стены квартиры давили. Вещи дяди Коли молчали, но присутствовали. Как будто и правда теперь не было понятно — это их квартира, или временно предоставленная аренда судьбой.
А впереди был суд. И Екатерина Петровна, которая ещё не сказала своего последнего слова.
Судья был молодой, с вежливым выражением лица, которое очень быстро превратилось в «что я здесь делаю». Заседание длилось уже третий час. Все были на взводе.
— Истцы утверждают, — монотонно зачитывала помощница судьи, — что завещание было составлено под давлением. Указывают на психическое состояние наследодателя в последние месяцы, в том числе на приём обезболивающих препаратов, которые могли повлиять на его волю.
