— Квартиру? — недоверчиво переспросила Лариса. — Ещё одну? Зачем тебе ещё одна квартира? У тебя же уже есть!
— Я продаю эту и покупаю другую, побольше, — пояснила Алина. — Двухкомнатная уже тесновата.
— Тесновата?! — возмутилась Лариса. — Ты там одна живёшь! А я с тремя детьми в однушке! И тебе не стыдно говорить, что тебе тесно?!
Алина устало вздохнула:
— Лариса, мне не стыдно. Это моя жизнь, мои деньги и моё решение. Я не обязана отчитываться перед тобой.
— Ну конечно! — в голосе сестры зазвучали истеричные нотки. — Тебе вообще ни перед кем не стыдно! Ни перед мамой, которая тебя вырастила! Ни передо мной, твоей сестрой! Эгоистка! Всю жизнь только о себе думаешь!
— Да, думаю о себе, — спокойно согласилась Алина. — Потому что обо мне больше никто не думает. Ни раньше, ни сейчас. И знаешь что, Лариса? Меня это полностью устраивает. Я привыкла рассчитывать только на себя.
— Алин, но мне правда нужны эти деньги… — уже со слезами в голосе произнесла Лариса. — Данька так мечтал об этом лагере… Что я ему скажу?
— Скажешь, что нужно учиться жить по средствам, — жёстко ответила Алина. — И ещё скажешь, что пора бы его отцу начать нормально платить алименты. Не перекладывать ответственность на чужие плечи.
— Ты… ты… — Лариса, казалось, задыхалась от гнева. — Мама была права! Ты никогда не была настоящей сестрой! Никогда не думала о семье! Только о себе, о своей драгоценной независимости!
— А ты, Лариса, — тихо произнесла Алина, чувствуя, как внутри разливается странное спокойствие, — никогда не была самостоятельной. Всегда ждала, что кто-то решит твои проблемы. Сначала мама, потом муж, теперь я. Может, пора повзрослеть?
В трубке послышались гудки. Алина положила телефон и подошла к окну. Дождь прекратился, и на тёмном небе проглядывали первые звёзды. Она думала о новой квартире, о том, как обставит её, какие шторы повесит, какой диван купит… И впервые за много лет почувствовала, что наконец-то отпускает прошлое.
1998 год был для Алины одновременно самым тяжёлым и самым счастливым. Тяжёлым — потому что приходилось выживать, совмещая работу продавцом в киоске с учёбой. Спала она по четыре-пять часов в сутки, питалась кое-как, но на занятия не опаздывала и экзамены сдавала вовремя.
Счастливым — потому что впервые в жизни она была свободна. Могла сама решать, как жить, куда идти, что делать. Никто не давил, не требовал, не упрекал. Комната, которую она снимала, была крошечной, с продавленным диваном и старым шкафом, но это было её пространство.
Мать не звонила. Братья и сестра тоже. Алина иногда думала о них, особенно о младших, но каждый раз, представляя, как возвращается в душную коммуналку, в атмосферу постоянных придирок и обвинений, понимала, что не готова сделать этот шаг.
Прошло почти полгода, прежде чем раздался звонок от Андрея:
— Алин, привет, — голос звучал неуверенно. — Как ты там?
— Нормально, — осторожно ответила она, не зная, чего ожидать. — А вы как?
— Да по-разному, — вздохнул Андрей. — Мама болеет, кашляет сильно. Ларка в школе с трудом тянет, одни тройки. Максимка ничего, держится. Слушай… а ты не могла бы зайти? Хотя бы ненадолго? Мама не признается, но я вижу, что она скучает.
Алина закрыла глаза. Семья. Родные люди. Несмотря на все обиды, на все сложности, она не могла просто вычеркнуть их из своей жизни.
— Хорошо, — сказала она после паузы. — В воскресенье зайду.
В воскресенье она купила торт и апельсины — мать любила апельсины — и поехала в знакомую коммуналку. Сердце колотилось, когда она поднималась по лестнице. Вот и дверь. Звонок.
Открыла Лариса, тонкая четырнадцатилетняя девочка с косичками. Увидев сестру, она завизжала от радости и кинулась на шею:
— Алинка! Пришла! А мама говорила, что ты больше не вернёшься!
В комнате ничего не изменилось — те же диваны, тот же шкаф. Ольга Николаевна сидела у окна, закутавшись в старую кофту. Увидев старшую дочь, она напряглась, но промолчала.
— Здравствуй, мама, — Алина протянула пакет с апельсинами. — Это тебе. И торт к чаю.
— Здравствуй, — сухо ответила Ольга Николаевна, не притрагиваясь к пакету. — Решила проведать нас, значит? Вспомнила про семью?
Алина почувствовала, как внутри поднимается знакомая волна раздражения, но сдержалась:
— Да, вспомнила. Как ты себя чувствуешь? Андрей сказал, ты болеешь.
— Ничего я не болею, — отрезала мать. — Нормально всё. Рассказывай лучше, как сама. На учёбу хватает времени? Или только на развлечения?
Начинается, подумала Алина. Всё по-старому.
— На учёбу хватает, — спокойно ответила она. — И на работу тоже. Живу нормально.
— А нам помочь? — в лоб спросила Ольга Николаевна. — У братьев обувь совсем развалилась, Ларке платье на выпускной нужно. А ты, значит, «нормально живёшь»?
Алина посмотрела на младших — виноватое лицо Андрея, жадно впившуюся в торт Ларису, насупленного Максима. Её семья. Несмотря ни на что.
— Я могу купить Андрею и Максиму обувь, — сказала она. — И Ларисе платье. Но мам, я не вернусь. Я хочу жить отдельно.
Лицо матери исказилось:
— Значит, откупиться хочешь? Деньгами заменить настоящую заботу? Типичная эгоистка! Думаешь, что если купишь обувь и платье, то выполнишь свой долг? А кто будет Ларке косички заплетать? С мальчишками уроки делать? Кто?!
— Ты, — твёрдо ответила Алина. — Ты их мать. Не я.
— Ах так?! — Ольга Николаевна вскочила, сбросив кофту. — Тогда и не приходи больше! Не нужны нам подачки! Мы и сами справимся!
— Мама, не надо, — вмешался Андрей. — Алинка правда хочет помочь…
— Молчи! — рявкнула мать. — Не видишь, что ли? Она откупиться хочет! Свою совесть успокоить! А о том, что вы тут без неё живёте, ей и дела нет!
Алина молча смотрела на эту сцену. Ничего не изменилось. И не изменится. Она развернулась и пошла к двери.
— Вот! — крикнула ей вслед Ольга Николаевна. — Опять сбегаешь! Запомни — семья это навсегда! Не будет у тебя счастья без семьи! Никогда не будет!
Алина вышла и прикрыла за собой дверь. По лестнице она спускалась медленно, с тяжёлым сердцем. Она понимала, что этот поход домой только всё усложнил. И, несмотря на всю решимость жить своей жизнью, в душе грызла противная мысль: «А вдруг мама права? Вдруг я действительно эгоистка?»
