— А ты? Ты останешься со мной?
Наташа долго смотрела в окно, где первые лучи солнца пробивались сквозь тучи.
— Я не знаю. Слишком много лжи. Слишком много предательства. Но… — она вздохнула, — я не выгоню тебя на улицу. Пока ты разбираешься с этим бардаком.
Телефон Алексея вдруг зазвонил. Он взглянул на экран и побледнел ещё больше.
— Отвечай, — сказала Наташа. — Но помни — ты выбираешь сейчас. Навсегда.
Он сглотнул, провёл пальцем по экрану:
Голос Валентины Ивановны раздался настолько громко, что был слышен даже без громкой связи:
— Сынок! Нас задержали! Эти сволочи…
Алексей закрыл глаза:
— Мама, успокойся. Где ты?
— В каком-то отделении! Твой отец… они его куда-то увели! Алексей, срочно найди адвоката! Возьми деньги из…
— Мама, — он перебил её, и в его голосе впервые прозвучала твёрдость, — ты рассказала мне правду про долги?
На другом конце провода воцарилась тишина. Затем:
— Какая разница сейчас?! Надо…
— Вся разница! — он крикнул так, что Наташа вздрогнула. — Вы впутали меня в это! Вы рисковали Наташей! Вы использовали нас!
— Ты что, на её стороне?! — завопила свекровь. — Свою мать в беде бросаешь?!
Алексей посмотрел на Наташу. В его глазах была боль, но и решимость тоже.
— Я помогу тебе найти адвоката, — ровно сказал он. — Но сначала — правду. Всю. Иначе я кладу трубку.
Наташа увидела, как его пальцы сжимают телефон так, что костяшки побелели.
— Хорошо… — голос Валентины Ивановны внезапно сдался. — Но не по телефону…
— Тогда жди, — Алексей отнял телефон от уха. — Я еду. Один.
Он посмотрел на Наташу, будто спрашивая разрешения. Та молча кивнула.
— И, мама… — он сделал глубокий вдох, — если я услышу хоть одно оскорбление в адрес Наташи — я развернусь и уйду. Запомни это.
Он положил трубку. В квартире снова стало тихо.
— Я… я должен поехать, — сказал он, поднимаясь.
— Я знаю, — Наташа тоже встала. — Ключ под ковриком оставлю.
Он кивнул, затем неожиданно обнял её — крепко, отчаянно, как тонущий хватается за спасательный круг.
— Прости меня, — прошептал он ей в волосы. — Пожалуйста.
Наташа не ответила. Но и не оттолкнула.
Когда дверь закрылась за ним, она подошла к окну. Внизу Алексей сел в такси. Машина тронулась, увозя его к новому выбору, к новой жизни.
А Наташа осталась стоять у окна, гладя телефон с неотправленным сообщением адвокату: «Рассматриваем вариант с признанием отца и ходатайством о смягчении…»
Она стерла текст. Ещё рано. Сначала — правда. Вся.
Три дня. Ровно три дня Наташа не получала от Алексея ни звонка, ни сообщения. Она знала от Кати, что Валентину Ивановну отпустили под подписку о невыезде, а Игоря Петровича оставили в СИЗО. Но что чувствовал в этот момент её муж — оставалось загадкой.
Вечером третьего дня дверь наконец открылась. Наташа, сидевшая на кухне с чашкой остывшего чая, услышала, как ключ поворачивается в замке. Шаги в прихожей были медленными, тяжелыми.
Алексей вошел на кухню, и она едва узнала его — осунувшееся лицо, тени под глазами, будто он не спал все эти дни.
— Привет, — хрипло сказал он.
— Привет, — Наташа отодвинула чашку. — Как дела?
Он опустился на стул напротив, положив руки на стол ладонями вниз. Пальцы дрожали.
— Отец сознался во всем. Взял вину на себя, — голос его звучал глухо. — Мама… мама теперь говорит, что ничего не знала.
Наташа молча кивнула.
— Катя осталась с ней. Но… — он поднял глаза, — я сказал маме, что больше не приду.
В комнате повисла тишина. За окном зашумел дождь, первые капли забарабанили по стеклу.
— Почему? — тихо спросила Наташа.
— Потому что она солгала. Снова. — Алексей сжал кулаки. — Она знала про долги. Знала, что к отцу могут прийти. И все равно привела их сюда. К тебе.
Наташа наблюдала, как по его щеке скатывается капля — дождь это или слеза, она не могла разглядеть в полумраке кухни.
— А что теперь? — спросила она.
— Не знаю. — Он провел рукой по лицу. — Адвокат говорит, отцу светит три-пять лет. Мама… мама хочет продать их квартиру, отдать долги.
— И где она будет жить?
Дождь усиливался. Наташа встала, подошла к окну, поправила занавеску.
— А ты? — не оборачиваясь, спросила она.
— Я… — он замолчал, затем произнес едва слышно: — Я хочу остаться. Если ты позволишь.
Наташа закрыла глаза. В голове проносились все эти дни — ссоры, предательства, боль. Но и что-то еще…
— На условиях, — резко обернулась она.
Алексей напрягся, приготовившись к удару.
— Во-первых, — Наташа подняла палец, — твоя мать сюда не приходит. Никогда.
— Во-вторых, мы идем к семейному психологу. Разбираемся, почему ты три года позволял им топтать наши границы.
— Хорошо, — прошептал он.
— И в-третьих… — Наташа сделала паузу, — ты наконец прописываешься здесь. Официально. Как муж.
Алексей поднял на нее глаза, полные недоверия.
— Нет, — честно ответила Наташа. — Но я готова попробовать. Если ты — тоже.
Он встал, сделал шаг к ней, затем остановился, будто не решаясь приближаться без разрешения.
— Я… я не знаю, как благодарить…
— Не надо, — она отвернулась к окну. — Просто… не заставляй меня пожалеть об этом решении.
Он кивнул, хотя она не видела этого. Дождь теперь лил как из ведра, стуча по крыше и подоконнику.
— Я заварила свежий чай, — сказала Наташа, глядя в темное стекло, где отражалась его изможденная фигура. — Хочешь?
Он сел за стол, она налила чай в две чашки. Молча. Без лишних слов.
Завтра будет новый день. Возможно, с новыми проблемами. Но сегодня… сегодня они просто пили чай под звук дождя. Вместе.
Впервые за долгое время — вместе.
Прошло шесть месяцев.
Наташа стояла на балконе их – теперь действительно *их* – квартиры, вдыхая прохладный осенний воздух. За спиной раздался мягкий звук шагов.
— Опять задумалась? – Алексей обнял её сзади, осторожно, как будто всё ещё боялся, что она отстранится.
Но Наташа прижалась к его рукам.
— Нет. Просто вспоминала, каким был этот балкон, когда твоя мама пыталась здесь сушить свои ковры.
Он засмеялся – лёгко, по-настоящему. Это был новый смех, появившийся после месяцев терапии.
— Кстати, звонила Катя. Говорит, мама наконец сдала экзамен на курсы бухгалтеров.
— Неужели нашла себя без постоянного контроля над другими? – Наташа повернулась к нему.
— Видимо, да. И… – Алексей потянулся в карман, – передала тебе это.
В его руке был конверт. Наташа открыла его и достала потрёпанную фотографию: молодая Валентина Ивановна держала на руках маленького Алексея. На обороте корявыми буквами было написано: *»Простите меня»*.
— Странно, – Наташа провела пальцем по пожелтевшему краю. – Я думала, она никогда этого не скажет.
— Это не для тебя, – тихо сказал Алексей. – Это для меня. Чтобы я помнил, что у неё тоже была другая жизнь… до того, как она решила, что может управлять чужой.
Наташа положила фотографию на стол.
— Мы можем повесить её в альбом. Если хочешь.
— Нет. Это прошлое. А у нас… – его руки снова обняли её, – у нас теперь настоящее.
Внизу во дворе зазвенел детский смех – их новые соседи, молодая семья с двойняшками, вышли на прогулку. Где-то хлопнула дверь подъезда, зашумели деревья. Обычные звуки. Звуки дома.
— Знаешь, что я сегодня поняла? – Наташа повернулась к нему.
— Что это действительно мой дом. Но теперь он и твой тоже.
Она взяла его руку и положила на свой живот, где уже шевелилась новая жизнь – неожиданная, незапланированная, но желанная.
И в этот момент оба поняли – вот оно. Настоящее начало.
P.S. А Валентина Ивановна так и не позвонила. Но однажды, в первый снег, у подъезда появилась коробка с детскими пинетками ручной вязки. Без записки. Но они и так знали, от кого…
