На пороге стояла… Татьяна. Дмитриева бывшая. Та самая, с которой он встречался ещё до Ольги. Высокая, уверенная, со стальным взглядом и явно дорогой укладкой. В руках — сумка-клатч. На лице — выражение, будто она пришла предложить перемирие, но на своих условиях.
— Привет, — сказала Татьяна, не улыбаясь. — Можно?
— Да. Я знаю, что ты думаешь. И, возможно, всё ещё хуже. Но мне надо поговорить. Пять минут.
Ольга растерялась. Пустить бывшую своего уже бывшего мужа в своё новое почти жильё — звучит как начало комедии или трагедии. Но она кивнула. Потому что устала бояться.
Внутри Татьяна молча осмотрела обстановку. Села на подоконник, словно и не сомневалась, что имеет право.
— Я знаю, ты не ждала меня. Но мне тут кое-что доложили. — Она достала телефон и ткнула экраном в Ольгу. — Вот. Дмитрий.
На экране — голосовое сообщение. Голос Дмитрия, хриплый, смятый, как мятый чек из супермаркета:
«Таня, прости. Я не знаю, зачем тебе это. Но я… просто хотел сказать, что ты была права. Мама действительно разрушает всё, к чему прикасается. Я не справился. Ушла Оля. Я её люблю, но… поздно. Очень поздно. Всё рухнуло. Я теперь у неё — у мамы. Заново. Только теперь понимаю, какой я идиот. Прости».
Ольга слушала, как будто кто-то читал некролог её прошлой жизни.
— Он думал, ты ко мне придёшь? — спросила она тихо.
— Нет, — отрезала Татьяна. — Он вообще не думал. Никогда. И ты это знаешь. Мы с тобой — две женщины, которые пытались жить в его мире. У меня не вышло. У тебя не вышло. Теперь он снова у мамочки, на детской подушке и под её лососевыми котлетами.
Татьяна замолчала. Сняла серёжку. Вернула на место. Потом сказала:
— Чтобы ты не винила себя. Я видела, как ты за него держалась. Я знала, что так будет. Хотела тебя предупредить, но… кто меня слушал? Все считали, что я — стерва. И, возможно, я ею была. А теперь — просто женщина, которая не хочет, чтобы другая женщина сожгла свою жизнь до пепла. Как я.
— Спасибо, конечно… — Ольга села напротив. — Но, если честно, мне уже всё равно. Я больше не боюсь. Ни его, ни её. Я поняла одну вещь: когда человек живёт в чужой квартире, в чужих правилах, и даже в чужой любви — он исчезает. А я не хочу исчезать.
— Вот за это можно выпить.
— У меня только дешёвый чай.
— Идеально, — усмехнулась Татьяна. — Он как раз подходит к жизни: терпкий, без сахара, и горячий до боли.
Они пили чай. За окном стемнело. Где-то вдалеке выли собаки или сирена. Татьяна ушла, оставив после себя только лёгкий запах парфюма и странное ощущение — будто Ольга не одна. Кто-то её всё-таки понял.
На следующее утро раздался звонок. Дмитрий.
Она долго смотрела на экран. Потом всё же взяла.
— Оля… я не знаю, с чего начать. Я… мне плохо. Я думал, что смогу вырулить. Но всё обрушилось. Ты была права. Я выбрал не ту сторону.
— Дмитрий, — голос у неё был тихим, но уверенным, — ты не выбрал. Ты просто остался там, где родился. Там, где безопасно. Где мама всегда скажет, что делать. Я выбрала — жить. Ты не понял, что любовь — это не «не мешать жить», а защищать. Строить. А ты спрятался. Как мальчик.
— Я всё понял, Оль. Дай мне шанс. Я начну сначала. Я приеду, поговорим. Я…
— Нет, — перебила она. — Никаких «поговорим». Я уже всё поняла. Спасибо за всё. Надеюсь, ты найдёшь кого-то, кто устроит и тебя, и твою маму.
И впервые за долгое время — улыбнулась. Настояще.
Пусть у неё пока только чайник, надувной матрас и крошечная студия на третьем без лифта — но это её жизнь. И она, чёрт возьми, больше не будет просыпаться в доме, где каждое утро — борьба за кислород.
Ольга подошла к зеркалу. Увидела в нём женщину с усталыми глазами, но живую. Настоящую. Сильную.
— Ну что, девочка, — сказала она своему отражению. — Начнём?
