Софья не ответила сразу. Она просто смотрела на мать — долго, почти неподвижно, с этим тупым, застывшим комом внутри. Мать чуть вздохнула, бросила взгляд на варенье, на коридор — и вышла. В прихожей остался запах яблок и чего-то кислого.
Позже вечером Софья села на диван рядом с Игорем:
— Может, и правда ничего страшного. Родители не подведут. Помочь брату — не конец света.
Игорь закрыл ноутбук:
— Ты не можешь вечно быть ответственной за всех. Если они не справятся — нам платить. Я не подписывался на это.
— Я знаю. Просто… запуталась.
Несколько дней всё казалось подвешенным. Софья ходила, как в тумане. Чайник кипел и остывал, забытый. Телефон молчал, и это только усиливало напряжение. Будто жизнь поставили на паузу, и дел больше не осталось — только думать об этом чёртовом кредите, снова и снова, пока не захочется выбежать из дома и не возвращаться.
Потом мать снова пришла. Села на кухне, поставила на стол маленький контейнер с пирожками, аккуратно развернула салфетку.
— Ну что ты там надумала по поводу кредита?
Софья поставила чашку, посмотрела прямо:
— Мы с Игорем решили — не будем ввязываться.
Мать замерла, лицо натянулось:
— Тогда съезжай с квартиры. Мы её продадим и купим машину сыну. Хватит тянуть резину. У тебя свой угол, своя жизнь — ну и живи. Мы не обязаны вечно всё под тебя подстраивать. Никите сейчас важнее. У него всё только начинается.
— Ты сейчас угрожаешь квартирой?
— Мы с отцом настроены решительно, — мать скрестила руки. — Сейчас он зайдёт и сам всё скажет. Мы долго это обсуждали, и выбора у нас особо нет. Либо ты помогаешь, либо действуем по-другому.?
Отец появился чуть позже, вышел из прихожей. Они с матерью пришли вместе, но он задержался у подъезда — разговорился со старым соседом, Иваном Сергеевичем. Плечи были опущены, глаза не поднимал:
— Соф, ну ты же понимаешь… Никите сейчас нужнее. У него всё только начинается, ему надо как-то закрепиться, адаптироваться. Мы не просто так пришли — это решение. И мы с мамой не спали ночами, думали, как лучше. Не хочется ссор, правда. Но ты взрослая, ты должна понять нас.
Софья смотрела на него, будто впервые увидела. Словно чужой человек, мягкий, слабый, привычно избегающий взгляда.
— Я думала, мы семья. Зачем ставить условия? — голос её дрожал, но она не отводила глаз.
Мать встала, достала платок:
— Никите нужна помощь, а вы с мужем отказываетесь, ещё и права качаете. Мы вам квартиру дали — теперь заберём. Это справедливо.
— Я вам не должник. И Игорь — не нахлебник.
— Ну тогда выкручивайтесь, как хотите.
Когда дверь за ними закрылась, в квартире стало очень тихо. Софья стояла посреди кухни, глядя на чай, который так и остался нетронутым.
Вечером, когда стало совсем темно, в дверь постучала Мария Викторовна. На голове — вязаная шапка с помпоном, в руке — целлофановый кулёк.
— Урожай привезла, — сказала с порога. — Яблоки с дачи. Специально тебе отобрала, самые крепкие. — Помолчала и добавила, глядя в глаза: — Поглядела я на тебя — худая вся, как нитка, в глазах ни сна, ни покоя. Видно, достали тебя родители.
Она прищурилась, смахнула с колена невидимую крошку, будто обдумывая, говорить или нет. Потом подняла брови. — Не обижайся, милая, но лучше быть плохой дочкой, чем хорошей дурочкой.
Софья взяла кулёк, молча кивнула.
Мария Викторовна посмотрела на неё в упор:
