Я опустилась на край кровати, и внезапно меня затрясло – мелкой, противной дрожью. Не от страха, нет. От гнева. Жгучего, опаляющего гнева, которого я не испытывала, наверное, никогда в жизни.
Как он посмел? Как посмел войти в мою комнату – единственное место, которое ещё оставалось моим – и распорядиться ею по своему усмотрению? Выбросить мои вещи, передвинуть мебель, уничтожить последний островок моей независимости?
«В этой семье решения принимаю я», – всплыли в памяти его слова. Да что же это такое? В какой момент я перестала быть хозяйкой своей жизни и своего дома? Когда мой любимый сын превратился в тирана, а я – в бессловесную тень?
Я встала и решительно направилась к телефону. Руки всё ещё дрожали, но внутри разгоралась холодная решимость. Хватит. Это мой дом. Моя жизнь. И этому должен прийти конец.
Набрав номер сына, я услышала длинные гудки, а потом его голос – как всегда, немного раздражённый.
– Да, мам? Я занят вообще-то.
– Андрей, – мой голос звучал неожиданно твёрдо. – Нам нужно поговорить. Сегодня. И это не обсуждается.
Андрей пришёл поздно, когда за окном уже стемнело. Я сидела в кухне, перед остывшим чаем, и ждала. Три часа подряд. За это время страх успел смениться решимостью, решимость – сомнениями, а сомнения – снова гневом. Теперь во мне была только усталость. И какое-то странное спокойствие – будто все бури уже отбушевали внутри.
Услышав звук открывающейся двери, я выпрямила спину. Вот сейчас всё и решится.
– Привет, – сын вошёл на кухню, бросил пиджак на стул. – Что за срочность? Я из-за тебя важную встречу пер…
– Где мой комод? – перебила я.
Андрей замер с открытым ртом, потом пожал плечами:
– А, ты об этом. Выбросил. Он разваливался уже, только место занимал.
– Выбросил, – повторила я, ощущая, как внутри что-то обрывается. – Мой комод. Не спросив меня.
– Мам, ну он же старый был, – сын открыл холодильник, достал пиво. – Я тебе новую мебель куплю, современную. А этот хлам…
– Там были письма твоего отца, – тихо сказала я. – Наши свадебные фотографии. Твои первые рисунки.
– Вечно ты со своей сентиментальностью. Ну найдём мы твои бумажки, если так переживаешь. Я их в кладовку сложил, кажется.
– Кажется? – я почувствовала, как что-то внутри меня переламывается. – Ты даже не помнишь, куда дел мои вещи?
Сын раздражённо взмахнул рукой:
– Да какая разница? Главное, что теперь в комнате порядок! Я оборудовал там нормальный кабинет, компьютер поставил. Всё как у людей.
– У людей, – эхом отозвалась я. – А я, значит, не человек? И моё мнение ничего не значит? Моя жизнь, мои воспоминания – это мусор?
– Ну началось, – Андрей закатил глаза. – Вечно ты драматизируешь! Подумаешь, переставил мебель.
– Ты должен съехать, – вдруг сказала я, сама удивляясь своему спокойствию.
– Что? – он поперхнулся пивом.
– Ты должен съехать, – повторила я твёрже. – Найти другое жильё. Я больше не могу так жить.
Сын рассмеялся – резко, неприятно:
– Это с чего вдруг? Мы только обустроились. Максимке здесь нравится.
– Андрей, – я поднялась, глядя ему прямо в глаза, – это мой дом. Я здесь живу. Ты пришёл и за два месяца перевернул всю мою жизнь. Ты передвигаешь мебель, выбрасываешь мои вещи, запрещаешь мне видеться с подругами. Ты кричишь на меня, командуешь мной. И я больше не буду это терпеть.
Лицо Андрея покраснело. Он с грохотом поставил банку на стол:
– Да как ты смеешь? Я твой сын! Я имею право жить в этой квартире!
– Нет, не имеешь, – я почувствовала странное облегчение, произнося эти слова. – Ты взрослый человек. У тебя своя жизнь. А это – моя жизнь и мой дом. И тебе придётся уйти.
– Значит, выгоняешь? – в его голосе зазвучали опасные нотки. – Родного сына на улицу?
– Я прошу тебя найти другое жильё, – поправила я. – У тебя хорошая зарплата. Ты можешь снять квартиру.
– А если я откажусь? – он угрожающе навис надо мной. – Что тогда?
Я сглотнула комок в горле. Страшно было до дрожи в коленях, но отступать некуда.
– Тогда я вызову полицию, – тихо сказала я. – Это моя собственность, Андрей. По документам. И ты не имеешь права находиться здесь против моей воли.
Несколько секунд он смотрел на меня так, словно видел впервые. Потом его лицо исказилось гримасой ярости:
– Ну и пожалуйста! Подавись своей квартирой! Можешь снова превратить её в музей старухи! А мы с Максимом уйдём – найдём место, где нас будут любить!
Он выскочил из кухни, хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла. Я осталась сидеть, чувствуя, как дрожат руки и подкашиваются ноги. Но внутри, среди страха и боли, затеплилось что-то похожее на надежду.
Я защитила свой дом. Впервые за долгое время я почувствовала себя не вещью, не приложением к собственной квартире, а человеком. Со своими правами, своими границами. Сделала шаг, которого боялась больше всего на свете, – и выстояла.
Из комнаты доносился грохот – Андрей собирал вещи, что-то роняя и разбивая. Но даже этот шум казался мне сейчас музыкой свободы.
Они ушли в тот же вечер. Андрей швырял вещи в чемоданы, бормоча проклятия, а Максим следовал за ним с испуганным лицом, не понимая, что происходит. Мой внук обернулся на пороге, помахал рукой, но заговорить с бабушкой не решился – видел состояние отца. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что старая люстра качнулась под потолком.
А потом наступила тишина.
Я сидела в кресле, не включая света, и слушала, как замирают шаги на лестнице, как заводится машина во дворе, как она уезжает, унося моего сына и внука. Казалось, я должна плакать, но слёз не было. Только оглушительная пустота внутри.
Я победила? Или проиграла? В тот момент я не знала.
Утро застало меня на том же месте – я так и просидела всю ночь в кресле, проваливаясь в тяжёлую дрёму. Солнечный луч скользнул по лицу, и я наконец поднялась. Ноги затекли, спина болела, но нужно было двигаться.
Квартира казалась чужой. Опустевшей. Словно не я жила здесь все эти годы, а кто-то другой, и этот другой тоже ушёл, оставив после себя только гулкое эхо. В кухне стояла недопитая чашка чая Максима – с забавным отпечатком маленьких губ на краю. В ванной висело влажное полотенце Андрея. В коридоре – пара мужских носков, которые сын впопыхах не заметил.
Я застыла посреди гостиной, не зная, что делать дальше. В голове крутились обрывки мыслей: «Как он там? Нашёл, где переночевать? Максиму в школу сегодня. У него с собой тёплая куртка?» Материнское сердце не переставало болеть, несмотря на всю решимость и гнев.
К вечеру ноги сами принесли меня к двери сыновней комнаты. Той самой, где раньше была моя спальня. Открыв дверь, я замерла на пороге. Компьютер стоял на столе, провода змеились по полу. Новые стеллажи с деловыми папками. Широкая кровать, заправленная казённым, гостиничным способом.
Ни следа моих вещей. Комода по-прежнему нигде не было видно. Значит, Андрей не солгал – выбросил, избавился, как от ненужного хлама.
