Катя проснулась в 6:48. Не потому, что хотела, а потому что кто-то яростно шуршал фольгой на кухне. Она сперва подумала, что ей снится сон — ну не может же человек в здравом уме разворачивать селёдку под шубой в семь утра понедельника? Тем более, не она.
Но, увы, это была не шуба. Это была Елена Семёновна. Со своей ритуальной утренней процедурой: кофе в турке, бутерброды на тостере (не спросив, можно ли использовать его) и, главное — фольга. Она почему-то заворачивала в неё ВСЁ. Даже яйца, сваренные всмятку.
Катя вздохнула и потянулась за телефоном. Павел уже ушёл. Или сбежал. Он теперь так делал: выскальзывал по-английски, чтоб не дай бог не попасть под утренний фронт между матерью и женой.
Катя поднялась, завязала халат и медленно двинулась на кухню, как хирург на операцию — шаг за шагом, зная, что будет больно.
— О, проснулись! — бодро встретила её свекровь, не оборачиваясь. — Я тут кофе вам сварила. Надеюсь, не в обиде будете, если я взяла вашу турку? Павел говорил, вы не пьёте крепкий. Но я сварила как надо. Не кислятину эту вашу!
— Я не проснулась, — сухо бросила Катя, опускаясь на табурет. — Я была разбужена.
— Боже, ну прости, конечно! — театрально всплеснула руками Елена Семёновна, — я просто думала, что дом — общее пространство. Мы ж теперь семья. Или я ошибаюсь?
Катя повернулась к ней и долго смотрела, как будто пытается определить, человек перед ней или мимикрирующий шкаф-купе с претензиями. Елена Семёновна выдержала взгляд и, как опытный танкист, поехала дальше:
— Кстати, насчёт комнаты. Я подумала, что раз мне временно пожить у вас, может, эту комнату, где у вас гардероб, можно переоборудовать? Я всё сама сделаю. И шкаф этот из Икеи выкину, он всё равно качается — спать рядом с ним опасно.
— Это не гардероб. Это МОЯ комната. С моими вещами. И вы здесь временно, насколько я понимаю. На пару дней.
— Ну-ну… — Елена Семёновна сделала глоток кофе. — «Пару дней» — это вы так себе придумали. А Павел говорил, что я могу остаться, сколько потребуется. У него вообще были серьёзные разговоры с юристом насчёт долей в квартире.
Тут Катя замерла. В воздухе повисло глухое «дзззз», как перед коротким замыканием. — Какие, к черту, доли? — холодно спросила она.
— Ну а что? — пожала плечами свекровь, будто речь шла о семечках. — Вы же в браке. Значит, имущество общее. Половина — Пашина. А он — мой сын. А вы — молодец, что не поленились квартиру купить до брака. Но, согласитесь, всё течёт, всё меняется…
Катя встала. Пошатываясь, как будто потеряла равновесие. Молчала. В глазах застыл коктейль из ярости, унижения и… страха.
Павел пришёл поздно. Как обычно, в тихом режиме, на мягких подошвах. Но в этот раз Катя не стала дожидаться зала. Она вышла ему навстречу в коридор. Руки на груди, взгляд — ледяной.
— Нам надо поговорить, — коротко бросила она.
— Так сразу? Даже не разулась… — попытался пошутить он.
— Ага. Чтобы тебе было, откуда уезжать. В тапках не гоним.
Он понял. Он всегда знал, когда наступает момент, после которого отступать поздно.
— Катя, ты снова всё раздуваешь. Это моя мать. Она просто стареет. Ей одиноко. Ну что тебе жалко?
— Мне жалко, что я — лохушка, — язвительно бросила она. — Что я была достаточно глупа, чтобы подумать, будто ты уважаешь мои границы. Что ты — не как все. А ты как все. Даже хуже. Ты хитрый. Ты медленно подминаешь. Плавно, по капле. Сначала зубная щётка. Потом кресло. Потом мать.
