Виктория вошла — и можно было слышать, как напряглись все кости в комнате.
— Здравствуй, Виктория, — сухо бросила Ольга Сергеевна, будто ела лимон и одновременно взывала к Господу.
— Ты же не думала, что я приду? — холодно уточнила Ирина.
— А я думала, что вы будете рады. Я ж вроде как «всё разрушила», — с иронией ответила Виктория и села ближе к выходу.
— Итак. Завещание господина Прудникова Анатолия Викторовича, вашего отца.
— Мой отец? Подождите… Я думала, речь о другом…
— Минуточку! — выкрикнула Ольга Сергеевна. — Это ещё зачем её вызывать?
Нотариус поправил очки:
— Согласно официальным документам, гражданка Виктория Прудникова — признанная приёмная дочь Прудникова А. В. С 1989 года. Он её удочерил. Это юридический факт.
Повисла пауза. Настоящая. Без диалогов. Только гул крови в ушах у всех, кроме Виктории.
— Так ты… даже фамилию не поменяла?
— А что ты знаешь обо мне вообще? — спокойно ответила Виктория.
— Согласно завещанию, господин Прудников оставляет:
— Какой ещё гараж?! — заорала Ирина.
— Я туда картошку возила! — вскрикнула Ольга Сергеевна.
— Это мой отец был! — вскочила Ирина.
— Мой тоже, — мягко произнесла Виктория. — Только я его не сдаю в санаторий за чужой счёт и не зову «старым маразматиком», когда он забывает выключить чайник.
Ольга Сергеевна побледнела.
— Ты… ты специально пришла?
— Нет. Я пришла, чтобы вы посмотрели на человека, который вас не боится.
— Ну гараж, Вик, ну что тебе этот сарай… — попытался смягчить Алексей. — Продай его нам. Или хотя бы Ире. Там ведь…
— Там сейф, Алексей. И завещание. И мой диплом. Всё, что он прятал от вас. Знаешь, что он сказал в последнем письме?
Она достала из сумки аккуратный, жёлтый конверт.
— «Ты единственная, кто не стал меня осуждать за ошибки. Прости, что молчал всё это время. Я горжусь тобой».
Тишина стала глухой. Только пыль кружила в свете лампы.
— Он же нас бросил! — закричала Ирина. — Ушёл от мамы, когда я была маленькой!
— Нет, Ирина. Это мама ушла. Только вы об этом не говорите. И мне не надо.
— Убирайся! — прошипела Ольга Сергеевна. — Своим присутствием ты портишь память о нём!
— Память о нём — это гараж с сейфом, а не ваши жалобы на то, как дорого нынче ЖКХ.
— Виктория! — крикнул Алексей. — Ну прости их. Всё уже… всё случилось. Мы же жили вместе, мы…
— Нет, Алексей. Мы выживали. Только ты — за мой счёт.
Она надела пальто, даже не взглянув на копию завещания.
— Я оставлю вам газонокосилку. Она подойдёт к вашему участку в Лодейном. Только аккуратнее: нож уже заточен.
И вышла. Не хлопнув дверью. Просто — вышла.
Через три дня она открыла гараж. Внутри — старенький «Москвич», металлический сейф, несколько фотографий и папка с квитанциями.
И аккуратная записка:
«Для тебя. Ты всегда была моей дочерью. Даже если все были против.»
Виктория села в машину. Старенькую. Но свою.
Ирина пыталась продать дачу. Никто не покупал — участок оказался под временным запретом. Какие-то долги, штрафы. Земля — не в собственности, а в аренде.
Ольга Сергеевна подала в суд. На Викторию. Но проиграла — юридически, морально и по-человечески.
Алексей пытался дозвониться. Потом пришёл к ней в офис — в костюме, с цветами и странной ухмылкой. Она не пустила. Только через домофон тихо сказала:
— Алексей, я теперь покупаю фисташки в килограммах. У меня нет бюджета на лишних.
На кухне её новой квартиры висела доска. На ней — фраза, вырезанная из газеты:
«Свобода — это не уйти. Свобода — это знать, что можно.»
Виктория пила кофе, закусив крекером. И думала, что впереди — первый сентябрь, в который она не везёт золовку по магазинам.
И точно знала: назад — не будет.
