— Да потому что они так и делают, — Юля пожала плечами. — Игорь у моей сестры тоже сначала был «зайка», а потом стал главным бухгалтером её гардероба. Через год уже выяснял, можно ли ему претендовать на половину зимнего пуховика.
Алина молчала. Где-то внутри неё сидела дурацкая девочка с глазами как у кота из «Шрека», которая всё ещё надеялась, что Кирилл скажет: «Я всё понял, прости, я мудак, уезжаю к маме, пусть она мне гладит носки, а ты живи счастливо». Но Кирилл не звонил. И не писал.
На встречу с Виктором Семёновичем Алина пришла в светлом пальто и с выражением лица «поцелуй меня в кодекс». Он сидел в кафе на Пушкинской, ел морковный пирог и щурился, как кот, который, кажется, нашёл мышку, но не уверен, стоит ли её есть.
— Алина, здравствуйте! — с театральным удивлением протянул он руку. — Как хорошо, что вы согласились. Мы же с вами взрослые люди…
— Начали с комплиментов. Приятно, — отозвалась она и заказала двойной эспрессо. — Вы только сразу скажите: вы здесь как кто? Как друг семьи? Или как тот, кто хочет отжать у меня квадратные метры?
Виктор Семёнович поёрзал.
— Ну зачем вы так. Кирилл хочет решить всё мирно. Он вас уважает…
— Так сильно, что прислал адвоката вместо себя, — перебила она. — Слушаю вас, Виктор Семёнович. Только давайте коротко и без «мы же семья».
Он достал папку. Папки — это всегда плохо. Даже если в них открытки.
— Здесь возможный проект соглашения. Мы предполагаем, что вы можете… как бы это сказать… — он замялся. — Отступить от части прав в обмен на…
— На что? На обещание, что его брат перестанет есть мой йогурт? — Алина откинулась на спинку стула. — Вы, кажется, забыли, кто владелец квартиры.
— Формально — да. Но Кирилл вложил значительную сумму в ремонт. Это может быть расценено как инвестиция в общее имущество…
— Угу, — кивнула она. — И сколько стоит трёхлетний ремонт с хлипким ламинатом и дверями, которые закрываются, если их пнуть?
— Виктор, если вы хотите поговорить — говорите не как юрист, а как человек. Как человек, который понимает, что кто-то здесь врал. Жил за чужой счёт. И планировал остаться.
Кафе вокруг жило своей жизнью: кто-то ел пасту, кто-то обсуждал погоду. Алина смотрела в окно и вдруг поняла — всё. У неё больше нет потребности объяснять. Уговаривать. Спорить.
— Я, наверное, пойду, — сказала она спокойно. — А вы передайте Кириллу, что если он хочет что-то делить, пусть идёт в МФЦ. Там тепло, вежливо и есть кулер с водой.
— Вы ведь его любили, — сказал Виктор вдруг. Почти с человеческой интонацией.
— Да. А теперь я себя люблю чуть больше.
И ушла. Без пафоса. Но с достоинством.
Вечером она включила старый фильм, зажгла свечу с запахом ванили и набрала воду в ванну. Телефон молчал.
Иногда тишина — это лучшее, что может с тобой случиться.
— Ты понимаешь, он просто взял и пришёл, — говорила Юля, размахивая ложкой с овсянкой. — Без предупреждения, без звонка. Типа, вот он я, и давайте делать вид, что это нормально.
Алина с утра стояла у плиты в халате и не чувствовала ни злости, ни страха. Только лёгкое раздражение, как от того, что в носке дырка или чай остыл.
— Я же говорила — у него сегодня суд по алиментам, он решил разом заехать к двум женщинам: к бывшей и к матери, — фыркнула Юля. — Бонусом забрать утюг. Мужская стратегия.
