На пороге стоял чемодан, из которого торчал розовый халат и складной зонт с логотипом «РЖД». В переноске жалобно пищал кот Пончик. Сам Максим выглянул из-за спины матери, как школьник, которого привели на родительское собрание.
— Не мамакай, — резко бросила она. — Хватит нянчиться. Я всё решила. А ты, Ирочка, прости, но женщина без мужчины в нашем мире — это как табуретка без ножек. Шаткая конструкция.
— Я не табуретка, Римма Алексеевна. Я женщина. И я здесь жила, когда вашего сына ещё с армейки забирали.
— Вот именно, — свекровь перешла на визг. — Ты-то уже привыкла жить одна, тебе что — съехаться с бабушками проще будет. А у Максима всё впереди! Он мужчина!
— Мужчина? — Ирина засмеялась, громко, в лицо, так что кот в переноске пополз назад. — Этот «мужчина» проиграл мои деньги на крипте, подделал документы, и теперь живёт у меня на шее, как ожерелье из долгов!
— Всё! — закричала Римма. — Я нотариуса уже вызвала. Завтра подпишем. А ты… ты давай собирай вещички. Пока ещё по-хорошему.
На следующий день Ирина не вышла на работу. Она сидела в своей комнате, заваленной старыми документами, договорами, платёжками и коробкой с альбомами, которые планировала разобрать в марте 2009. На кухне гремели кастрюли. Римма Алексеевна что-то варила. Видимо, борщ победы.
Максим, как привидение, шнырял по квартире, не глядя в глаза.
— Ирина, а что у нас с интернетом? — тихо спросил он, открывая её дверь. — Пароль помнишь?
Она медленно повернулась к нему:
— Сначала в суде, Максим. Там и поговорим про пароли.
Он зажмурился, как от удара.
Вечером пришёл нотариус. Женщина лет пятидесяти с чётким, сухим голосом и таким лицом, будто она подписывала бумаги на смертные казни в прошлой жизни.
— Дарственная безвозмездная. От Риммы Алексеевны Мартыновой к сыну, Максиму Алексеевичу Мартынову. — Она чётко ставила ударения. — Вы уверены?
— Абсолютно. Он единственный сын.
— С этим я разобралась, — хмыкнула нотариус. — Вы понимаете, что после подписания вы не имеете права распоряжаться этой недвижимостью? Даже жить в ней — только с согласия владельца.
— Максим Алексеевич, ознакомьтесь.
Он молча расписался, не глядя. Как будто в нём боролись две силы — мальчишеское желание «наконец быть хозяином» и жуткое понимание, что всё это — не победа, а приговор.
Через два дня Ирина собрала вещи. Не потому, что боялась. Просто она не собиралась жить там, где тебя предали дважды.
Когда она швырнула в багажник последнюю сумку, Максим вышел во двор.
— Ира… Я… я не знал, что мама так сделает. Я ей ничего не говорил.
— Ага. Просто вдруг принесла тебе квартиру на подносе. С котом и борщом.
— Мне это всё не нужно было вот так. Я хотел просто… договориться.
— Договориться? — она шагнула к нему ближе. — После подделки подписи, угроз, дивана посреди коридора и её «дарственной»? Это даже не комедия. Это цирк. Без клоунов, потому что вы все — уже трагедия.
— А если я передумаю?
— Поздно. Знаешь, что обиднее всего, Макс? Не квартира. Не бумаги. А то, что я поверила, что ты хоть немного изменился. Хоть чуть-чуть вырос. А ты — всё тот же. Мамин герой, папин страх, и мой урок на будущее.
Она хлопнула дверцей и уехала. Не оглядываясь.
Через полгода Ирина открыла новый центр. Она назвала его «Сначала». Место маленькое, уютное. Без роскоши. Зато с честностью.
А Римма Алексеевна вернулась к дочке. Потому что через два месяца Максим привёл в квартиру «новую девушку», и борщ уже никто не ел.
Квартира превратилась в ад. Ссорились все.
Ирина не жалела. Потому что свобода — это не квадратные метры. Это когда ты можешь спать спокойно. И знать, что никто не постучит ночью и не скажет:
— А теперь я тут главный.
