«Мам, привет. Как ты?» – её голос звучал встревоженно.
«Оленька, здравствуй. Всё хорошо, работаю потихоньку».
«Мам… мне папа звонил. Он так расстроен. Говорит, ты совсем забросила дом, себя… Говорит, вы почти не разговариваете. Мам, может, не надо тебе это всё? Тебе же не двадцать лет, чтобы карьеру начинать. Зачем тебе этот стресс?»
Я слушала её и чувствовала, как ледяная волна поднимается от ног к сердцу. Оля, моя умница, моя поддержка. И она туда же. Она говорила голосом Николая, голосом всех тех, кто считал, что в пятьдесят два года жизнь женщины должна плавно сворачиваться к финалу – внуки, дача, сериалы.
«Оля, – я старалась, чтобы голос не дрожал. – А ты сама как думаешь? Ты видела меня в последние годы? По-настоящему видела?»
На том конце провода повисла пауза.
«Мам, я просто за тебя волнуюсь».
«Не волнуйся. Лучше зайди в «Зерно и карамель», попробуй мои новые эклеры с солёной карамелью. И позвони мне потом. Только не чтобы сказать, что папа расстроен. А чтобы сказать, понравились они тебе или нет».
Я положила трубку, чувствуя, как колотится сердце. Я не просто защищала свои тортики. Я защищала своё право быть. Своё право на эту новую, гудящую от усталости и счастья жизнь. Это был мой первый бой, и я, кажется, его не проиграла.
Кризис наступил неожиданно, как это всегда и бывает. Был четверг, самый напряжённый день — нужно было готовить десерты на выходные. У меня был большой заказ: два «Наполеона», три медовика и пятьдесят эклеров. Я работала с самого утра, и всё шло как по маслу. Но когда я поставила в духовку последнюю партию заварных пирожных, она… просто погасла. Красная лампочка индикатора безжизненно потухла. Я щёлкнула ручкой. Ничего. Ещё раз. Тишина.
Паника подступила к горлу холодной, тошнотворной волной. Эклеры опадут. Время поджимает. Духовка, моя верная помощница, мой главный инструмент, мертва. Первым, рефлекторным порывом было — позвонить Коле. Он инженер, он всё знает. Он приедет, разберётся, что-то подкрутит, вызовет мастера, решит проблему. Всю жизнь он решал проблемы. От протекающего крана до устройства детей в институт. Я уже взяла в руки телефон, нашла в контактах «Муж», но палец замер над кнопкой вызова.
И я вдруг ясно представила себе весь разговор. Его снисходительный тон: «Ну что, доигралась, бизнес-вумен? Говорил я тебе, что это всё несерьёзно». Его нравоучения, пока он будет копаться в проводах. Его победоносный взгляд, когда он всё починит. И я снова стану маленькой, непутёвой Леной, которая без него ни на что не способна.
«Нет», – сказала я вслух пустой кухне.
Я убрала телефон. Вытащила из духовки противень с безнадёжно испорченными эклерами. Выбросила их в мусорное ведро. Сердце сжалось от жалости к собственному труду, но я заставила себя дышать ровно. Я открыла ноутбук, набрала в поиске: «Ремонт духовых шкафов Нижний Новгород срочно». Выписала три номера. Первый мастер был занят. Второй пообещал приехать «может быть, к вечеру». Третий, мужчина с усталым голосом по имени Алексей, сказал, что будет через час.
Пока я его ждала, я замесила новое тесто. Без духовки я могла сделать торт «Спартак» с заварным кремом, его коржи жарятся на сковороде. Руки двигались сами, механически, а в голове стучало: «Я справлюсь. Я справлюсь».
Алексей приехал — невысокий, крепкий мужчина в рабочей куртке. Он молча, деловито разобрал заднюю панель духовки. Я стояла рядом, чувствуя себя виноватой школьницей.
«ТЭН сгорел», – констатировал он через десять минут. – «Обычное дело при такой нагрузке. У вас тут что, цех?»
«Вроде того», – улыбнулась я.
«Понятно. У меня с собой есть новый. Поменять – полчаса. С вас три тысячи».
Через сорок минут моя духовка снова сияла приветливой красной лампочкой. Я испекла новую партию эклеров. Они получились идеальными. Вечером, когда я отвозила заказ, я чувствовала себя так, словно покорила Эверест. Я не позвонила Николаю. Я справилась сама. Это было дороже любых денег. Эта маленькая победа стоила гораздо больше, чем сгоревший ТЭН и испорченная партия пирожных. Она стоила целое состояние.
В субботу, вырвав пару свободных часов, я договорилась встретиться с Татьяной. Мы дружили с института, но в последние годы виделись урывками — то у неё аврал на работе, то у меня семейные хлопоты. Таня, дважды разведённая, успешный риелтор, была моей полной противоположностью. Шумная, резкая, всегда накрашенная и на каблуках, она жила так, как хотела, и ни перед кем не отчитывалась.
Мы гуляли по Верхневолжской набережной. Холодный речной ветер трепал волосы, пахло сыростью и близкой осенью. Я рассказывала ей всё: про контракт, про Колю, про сгоревшую духовку. Она слушала, кивала, а потом остановилась, взяла меня за плечи и посмотрела прямо в глаза.
«Ленка, ты дура!» – беззлобно сказала она. – «Счастливая дура! Ты хоть понимаешь, что ты жить начала? По-настоящему. Ты не представляешь, как я за тебя рада».
«Рада? – удивилась я. – Таня, мы с Колей на грани развода, мне кажется. Он меня в упор не видит».
«Да потому что он ослеп от страха! – фыркнула она. – Тридцать лет рядом с ним была удобная, предсказуемая жена. А тут вдруг жена оказалась… живая. Со своими желаниями, со своим делом. Он просто не знает, что с этим делать. Он привык быть центром твоей вселенной, а тут оказалось, что у вселенной появились новые галактики».
Она замолчала, глядя вдаль, на Стрелку, где Ока впадала в Волгу.
«Знаешь, я иногда думаю… Помнишь, на пятом курсе, тебе предлагали место технолога на кондитерской фабрике? Ты же лучшая была на потоке. Все преподаватели тебе пророчили блестящее будущее. А ты выбрала Колю и пелёнки. Не жалеешь?»
