Мысли в голову приходили разные. И хотя Дима многого еще не понимал, все же был уверен, что человек относится слишком жестоко и несправедливо к окружающему его миру. Глядя на речку, тихо бегущую внизу, на деревья, растущие вдоль берега, слушая пение птиц и кваканье лягушек, он осознавал, что все это живое, все это рождается и умирает так же, как и люди. И что все это надо беречь и относиться как к равному себе. Тяжело вздохнув, Дима опять вспомнил про муравейник и, в очередной раз выругав себя, дал слово никогда больше ничего не разрушать.
Стоявшую тишину нарушил раздавшийся внизу всплеск, и кто-то тихо позвал:
Дима посмотрел в сторону реки, откуда прозвучал голос, и увидел щучью голову, торчащую на поверхности.
— Мальчик, это я говорю!
От неожиданности Дима открыл рот, а его глаза округлились.
Щука сделала круг и, подплыв ближе к берегу, заговорила вновь:
— Не узнаешь? Недавно ты спас меня, и я хочу тебя отблагодарить. Проси что хочешь. Я могу исполнить три твоих желания.
Придя в себя, Дима выдавил:
— Ты что, волшебная?..
— Да! Читал сказку про Емелю? Так вот, я дальняя родственница той щуки.
Перестав удивляться, Дима спросил:
— И что, я могу попросить все, что захочу, и ты это сделаешь?
Не раздумывая, Дима сказал:
— Тогда сделай так, чтобы муравейник, который мы разрушили с Витей, был снова целым!
Щука нырнула и снова вынырнула.
— Твое первое желание исполнено. Загадывай второе.
Дима поднялся и крепко задумался, но ничего в голову не приходило. Тогда он вспомнил про гречневую кашу и, обрадовавшись, сказал:
— Хочу, чтобы я никогда в жизни никому не причинял зла. Даже когда ем или, гуляя, просто иду по траве.
Щука задумалась и сказала:
— Это желание я исполнить не смогу.
— Потому что так устроен наш мир. В нем кто-то всегда выживает за счет других. И этого не изменишь! Ты ведь ешь мясо, да и рыбу тоже. А ведь перед тем как попасть на стол, это были живые существа, такие же, как и ты. Но, если ты прекратишь кушать, ты умрешь. А насчет каши не переживай. Там никто не живет и никогда не жил! Можешь ее есть спокойно, — Щука подплыла еще ближе, — и когда бегаешь по траве, ни о чем не думай. Все равно ты случайно кого-нибудь да раздавишь, и предотвратить это никто не в силах. Так что подумай, что ты еще хочешь.
Щука сделала несколько кругов и, видя, что дело застопорилось, сказала:
— Долго я ждать не могу, у меня много других дел. Но ты не переживай, в нужный момент я появлюсь, и, надеюсь, что в следующий раз тебе будет что пожелать. До встречи! — Щука проплыла вдоль берега и, сверкнув плавниками, исчезла.
Когда Дима отодвинул куст, за которым находился разрушенный муравейник, его сердце радостно застучало: он увидел сотни муравьев, которые суетливо бегали взад-вперед по высокому холму с многочисленными дырами и проходами…
Мария Ивановна с садисткой улыбкой на лице медленно рвала обертку учебника по географии. Дима молча смотрел, как под разрушительными действиями толстых пальцев исчезают нарисованные им герои. Он понимал, что это просто мелкая и ничтожная месть. Учительница географии была матерью Вити, и, по всей видимости, он рассказал ей о драке на берегу реки. Изорвав в мелкие клочья бумагу, Мария Ивановна удовлетворенно сказала:
— Вот так! И чтобы я больше не видела никаких разрисованных обложек, — она презрительно посмотрела на Диму, — Хоменко, художник от слова худо. Запомни это!
Толстуха, как ее называли ученики, развернулась, и ее необъятный зад поплыл к классной доске.
От обиды и несправедливости на глаза Димы навернулись слезы, и, когда прозвенел звонок, он первым выскочил из класса и, выбежав из школы на задний двор, забился в темный угол возле сарая и, дав волю своим чувствам, горько расплакался.
Его всхлипы прервал насмешливый голос:
— Что, художник, ревешь? Сейчас заревешь еще больше!
Протерев кулаками глаза, Дима увидел перед собой расплывчатый силуэт своего бывшего друга, который, ухмыляясь, придвинулся к нему и с угрозой произнес:
— Я хочу с тобой поквитаться за тот вечер у реки, — и, не дожидаясь ответа, Витя, подняв кулак, сильно ударил Диму по носу. — Это тебе за мою разбитую губу! А это, — он больно лягнул Диму ногой по бедру, — за мою измазанную форму!
