— Вот и приперлась наконец! А я тут с утра как дура жду, когда невестка соизволит явиться! — голос свекрови ударил Марину прямо с порога, едва она переступила через порог квартиры.
Ключи выпали из дрожащих пальцев, звякнув о кафельный пол. Марина застыла в дверном проеме, не веря своим глазам. Валентина Петровна восседала в их с Димой гостиной как на троне, окруженная какими-то бумагами и папками. Рядом примостился незнакомый мужчина в строгом костюме с кожаным портфелем.
— Мама? — Марина растерянно моргнула, пытаясь понять, что происходит. — Что вы здесь делаете? У вас же нет ключей...
Свекровь презрительно фыркнула, поправляя идеально уложенную прическу. Её губы растянулись в той самой улыбке, которую Марина научилась бояться за три года замужества — улыбке хищницы, загнавшей добычу в угол.
— Димочка дал, конечно же. Мой сын всегда заботится о матери, в отличие от некоторых, — Валентина Петровна окинула невестку оценивающим взглядом. — Опять задержалась на работе? Муж голодный сидит, а ты по конторам шляешься.
Марина почувствовала, как внутри поднимается знакомая волна раздражения. Три года. Три бесконечных года она терпела колкости, замечания и откровенное хамство этой женщины. Свекровь появлялась в их жизни как стихийное бедствие — всегда неожиданно, всегда некстати, всегда с претензиями.
— Валентина Петровна, я не шляюсь, а работаю. И Дима прекрасно умеет разогреть себе ужин, если проголодается, — Марина старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Простите, но что здесь происходит? Кто этот человек?
Мужчина в костюме поднялся, протягивая визитку:
— Сергей Владимирович Крылов, нотариус. Я здесь по просьбе Валентины Петровны для оформления дарственной.
— Какой дарственной? — Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Свекровь расплылась в торжествующей улыбке. Она медленно поднялась с дивана, расправляя складки дорогого платья. В её движениях сквозило превосходство победителя.
— Ах да, ты же не в курсе. Димочка не успел тебе рассказать. Мы решили оформить квартиру на меня. В конце концов, я же помогала с первоначальным взносом, так что это только справедливо.
Марина почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Квартира. Их квартира, за которую она выплачивала ипотеку последние два года, пока Дима "искал себя", переходя с одной работы на другую.
— Что значит "мы решили"? — её голос дрогнул. — Дима ничего мне не говорил. И квартира оформлена на нас обоих! — Вот именно, дорогая, — свекровь подошла ближе, её духи — приторно-сладкие, дорогие — окутали Марину удушливым облаком. — На вас обоих. А должна быть только на моего сына. Ты же понимаешь, мало ли что в жизни бывает. Нужно защитить интересы Димочки.
Марина отступила на шаг, прислонившись спиной к стене. Голова шла кругом. Неужели Дима действительно знал? Неужели он согласился на это безумие?
— Где Дима? — она старалась взять себя в руки. — Я хочу поговорить с мужем.
— Димочка на кухне, — свекровь махнула рукой в сторону кухни. — Документы готовит. Знаешь, дорогая, тебе стоило бы быть благодарной. Я ведь не выгоняю тебя на улицу. Пока что. (продолжение в статье)
– Катя, успокойся, я всё объясню, – Дима бросил ключи на тумбочку в прихожей, даже не взглянув на жену. Его голос звучал устало, но в нём сквозила привычная уверенность, которая всегда выводила Катю из себя.
Она стояла посреди кухни, сжимая телефон, на экране которого светилось уведомление от банка: с их общего счёта сняли сто двадцать тысяч рублей. Сто двадцать тысяч! Все их сбережения за год, которые они копили на поездку к морю. На их отпуск – первый за три года.
– Объяснишь? – Катя повысила голос, чувствуя, как горло сжимает от обиды. – Дима, это были наши деньги! Мы с тобой договаривались! Турция, отель с бассейном, обещали Насте дельфинов показать! А ты… ты просто взял и потратил всё на свою маму?
Дима наконец повернулся к ней. Его лицо, обычно открытое и тёплое, сейчас было напряжённым, брови сведены, а в глазах мелькала смесь вины и раздражения.
– Маме нужен был отдых, Катя. Она же не железная, – он снял куртку и повесил её на крючок, стараясь выглядеть спокойным. – У неё давление скачет, врачи сказали, что море и санаторий ей помогут. Я не мог просто так оставить её.
– А нас ты мог оставить? – Катя швырнула телефон на стол, экран всё ещё мигал уведомлением. – Ты хотя бы спросил меня? Хоть слово сказал?
Дима вздохнул, потирая виски.
– Я знал, что ты будешь против. Поэтому и не сказал.
Катя замерла. Его слова ударили, как пощёчина. Знал, что она будет против, и всё равно сделал по-своему. Она медленно опустилась на стул, чувствуя, как ноги подкашиваются. В голове крутился рой мыслей: как он мог? Почему не поговорил? И как теперь объяснять пятилетней Насте, что вместо моря она снова поедет к бабушке в деревню?
Кухня, их маленькое уютное убежище, вдруг показалась чужой. Белые занавески с ромашками, которые Катя выбирала в прошлом году, слегка колыхались от сквозняка. На столе стояла недопитая кружка чая, а рядом – рисунок Настина, где они втроём держатся за руки на фоне синего моря. Катя смотрела на этот рисунок и чувствовала, как внутри всё сжимается.
– Дима, – голос её дрогнул, – ты понимаешь, что это не просто про деньги? Это про нас. Про доверие. Про то, что мы – семья.
Он молчал, глядя в пол. Его молчание только подливало масла в огонь. Катя встала, подошла к окну, чтобы не смотреть на него. За стеклом – серый московский двор, мокрый асфальт, качели, на которых Настя вчера качалась до самого вечера.
– Я думал, ты поймёшь, – наконец сказал Дима. – Мама одна, Катя. У неё никого, кроме меня.
– А у меня кто? – она резко обернулась. – У меня есть ты? Или я тоже одна, когда дело доходит до таких решений?
Дима открыл рот, но тут в коридоре послышался топот маленьких ножек. Настя, в розовой пижаме с единорогами, вбежала на кухню, держа в руках плюшевого дельфина.
– Мам, пап, а когда мы поедем к дельфинам? – её большие глаза сияли от предвкушения. – Я уже придумала, как назову своего дельфина – Солнышко!
Катя почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она присела на корточки, обняла дочку, пряча лицо в её мягких волосах, пахнущих детским шампунем.
– Скоро, милая, – соврала она, избегая взгляда Димы. – Мы обязательно поедем.
Настя радостно запрыгала и выбежала из кухни, напевая что-то про море. Катя выпрямилась, посмотрела на мужа.
– И как мне ей теперь объяснить? – тихо спросила она. – Что папа решил, что бабушке отдых важнее?
Дима сжал кулаки, но промолчал. Он всегда так делал, когда не знал, что ответить. Это молчание, его вечное «я потом объясню», доводило Катю до белого каления. Она знала этот сценарий: он уйдёт в себя, она будет кипеть, а потом всё как-то рассосётся. Но не в этот раз. В этот раз всё было иначе.
На следующее утро Катя сидела за ноутбуком, проверяя их банковский счёт. Баланс был почти нулевым – жалкие три тысячи рублей, которых едва хватит на продукты до зарплаты. Она открыла вкладку с сайтом туроператора, где они с Димой выбирали отель. Пальцы замерли над клавиатурой. Цены на путёвки в Турцию всё ещё мигали на экране, словно издеваясь.
– Мам, а ты чего грустная? – Настя забралась на диван рядом, прижимая к себе дельфина.
Катя заставила себя улыбнуться.
– Всё нормально, солнышко. Просто… взрослые дела.
– А папа тоже грустный, – заметила Настя, глядя в сторону кухни, где Дима звенел посудой, готовя завтрак. – Вы поссорились?
Катя вздрогнула. Как объяснить ребёнку, что их с папой «взрослые дела» – это не просто ссора, а трещина, которая, кажется, становится всё шире?
– Нет, милая, мы не ссорились, – она погладила дочку по голове. – Просто разговариваем о важных вещах.
Настя кивнула, но в её глазах было сомнение. Она соскользнула с дивана и побежала к отцу. Катя услышала, как Дима что-то весело отвечает, и её сердце сжалось. Он всегда умел быть хорошим отцом. Но как муж…
Вечером, когда Настя уже спала, Катя решилась на разговор. Она не хотела больше молчать, не хотела, чтобы обида грызла её изнутри. Дима сидел на диване, листая телефон.
– Нам надо поговорить, – начала она, садясь напротив.
– Опять про маму? – он отложил телефон, но в его голосе уже чувствовалась оборона.
– Не только про неё, – Катя старалась говорить спокойно. – Про нас. Про то, почему ты решил, что можешь взять наши деньги и потратить их, не спросив меня.
– Катя, я же сказал – маме нужен был отдых, – Дима раздражённо вздохнул. – Она всю жизнь работала, растила меня одна. Я не мог ей отказать.
– А мне ты можешь? – Катя посмотрела ему прямо в глаза. – Или Насте? Ты видел её лицо, когда она про дельфинов говорит?
– Я думал, мы найдём способ поехать позже…
– Позже? – Катя горько усмехнулась. – С каких денег, Дима? Мы копили год! Я отказалась от новой куртки, ты не купил себе кроссовки, мы даже Насте в кукольном домике отказали, чтобы отложить эти деньги! А ты просто… – она замолчала, боясь, что голос сорвётся.
– Я не думал, что это так важно для тебя, – тихо сказал Дима.
– Не думал? – переспросила она. – Наш первый отпуск за три года, Дима. Наш первый шанс вырваться из этой рутины, показать Насте море… И ты не думал, что это важно?
Он молчал, и это молчание было хуже любых слов. Катя встала, чувствуя, как слёзы жгут глаза.
– Я не знаю, как нам дальше, – сказала она тихо. – Если ты так легко можешь принимать решения за нас, не считаясь со мной… Я не знаю, Дима.
Через пару дней в их квартире появилась ещё одна гостья. (продолжение в статье)
— Делите сами, я ухожу, — сказал Сергей и закрыл дверь.
Тамара так и осталась стоять посреди гостиной с документами в руках. Квартира внезапно показалась огромной и пустой, хотя ничего не изменилось. Те же обои, которые клеили вместе три года назад, тот же диван, на котором проводили вечера перед телевизором. Только теперь всё это казалось декорациями к спектаклю, который неожиданно закончился.
Листы бумаги с печатями и подписями нотариуса шуршали в дрожащих руках. Завещание свекрови, справки о собственности, выписки из домовой книги. Всё, что должно было их объединить после смерти Елены Петровны, теперь стало причиной развода.
Телефон зазвонил, заставив вздрогнуть.
— Тома, как дела? Приехал нотариус? — голос Риты звучал бодро, почти весело.
— Кто ушёл? Нотариус? Рано же, я думала, вы до вечера будете разбираться...
— Серёжа ушёл. Совсем.
Повисла тишина. Рита была младшей сестрой Сергея, но с Тамарой они сдружились ещё в первый год семейной жизни. Двадцать три года назад, когда Тамара была молодой женой, а Рита — студенткой.
— Что значит совсем? Тома, объясни толком.
— Он сказал, что устал от этой семейки. Что мы с тобой и мамой вашей отравили ему жизнь. Что теперь, когда мамы нет, он наконец может жить, как хочет.
— Но при чём тут мама? Она же умерла полгода назад...
— Рита, приезжай. Я одна не справлюсь.
Тамара повесила трубку и опустилась на диван. Документы рассыпались по полу, но поднимать их не хотелось. Хотелось плакать, но слёз не было. Была только странная пустота и удивление: неужели всё правда кончилось?
Они поженились, когда Тамаре было двадцать шесть. Сергей работал инженером на заводе, она — медсестрой в поликлинике. Обычная советская семья, обычная жизнь. Сначала жили в коммуналке у его матери, потом получили однокомнатную квартиру, через десять лет обменяли на двухкомнатную.
Детей не было. Сначала откладывали — денег мало, жилплощадь маленькая. Потом обследовались, лечились. Потом как-то само собой перестали об этом говорить. Сергей всё больше времени проводил в гараже с друзьями, Тамара — с подругами или у свекрови.
Елена Петровна была женщиной властной и требовательной. Она никогда не говорила Тамаре прямо, что та не подходит её сыну, но намёки были постоянными. То суп не такой, как любит Сергей, то в квартире пыль, то муж выглядит похудевшим.
— Тебе бы детей родить, — говорила она, — мужик без детей что? Несчастный. Вон, Галя Петрова двоих подарила мужу, и он её на руках носит.
Тамара терпела. Сергей заступался редко и неохотно. Говорил, что мать уже старая, что не стоит с ней спорить. А после того, как у Елены Петровны обнаружили диабет, и вовсе стал считать, что жена должна ухаживать за его матерью.
Последние три года Тамара практически жила на два дома. Утром на работу, днём — к свекрови, вечером домой, готовить ужин мужу. Выходные тоже проводила у Елены Петровны. Убирала, готовила, возила по врачам. (продолжение в статье)