Разговор откладывался, копился внутри, но момент истины наступил сам. Всё встало на свои места через две недели. Вечером, когда Тихон пришёл с работы и, не снимая куртки, обронил с порога:
— Мамка сказала, что юбилей будем в ДК отмечать, — обратился он к Эле, не глядя. — Всё уже почти решили. Скидка есть, кухня там неплохая. И баянист будет. Ты рассчитайся, ладно??
Она даже не повернулась.
— Я не буду отмечать это. Я уезжаю.
Он стоял, будто не понял. Она отложила кисть, повернулась и спокойно сказала:
— Я купила билеты. На Байкал. Утром в день «юбилея». Хочешь — поехали вместе. Не хочешь — оставайся. Только не проси меня снова быть удобной.
Он долго молчал. Потом сел на край дивана, растерянно провёл рукой по волосам.
— Я — такая. Просто ты не замечал.
Они всё-таки пошли на «семейный совет». В этой квартире всё решалось именно так — советами. Сестра Тихона, Лида, уже ждала их с планшетом в руках. На экране был сметный расчёт юбилея: аренда зала, меню, программа конкурсов. Свекровь сидела рядом с листком, где было написано, кто что принесёт: «Элечка — десерты».
— Мы тут обсудили, — начала Лида бодро. — Всё отлично. Я только не поняла, с чего вдруг вся эта история с поездками. Что за капризы? У тебя депрессия?
— Или Ася тебе голову заморочила, — добавила Тамара Львовна. — Надо же, девка выросла, а туда же — руководить начала. Пусть тебе своих птенцов кукует.
— Мне не нужно разрешение. Не нужно одобрение. Я просто устала быть статистом в вашем спектакле. Я ухожу со сцены.
— Ты не права, — заговорил Тихон. — Они стараются как лучше.
— Да. Для себя. Но не для меня.
И тогда все заговорили сразу — перебивая, с упрёками, обидами, нарастающей волной:
— Как ты можешь!— Мы тебе помогали!— Где твоя благодарность?— Мы же семья!
Эля взяла со стола лист с надписью «Элечка — десерты» и аккуратно порвала его пополам. Потом положила на стол.
— А теперь — правда. Я не обязана всю жизнь за это платить. Я вам не должна. Я просто — человек. И хочу дышать.
Она развернулась и вышла. Не хлопнув дверью. Не со слезами. Просто — вышла. Как будто это была не квартира, а слишком тесный зал без окон.
Поздно ночью Тихон лёг рядом, не касаясь её. Долго молчал. Потом тихо спросил:
— Ты правда хочешь, чтобы я поехал?
— Хочу, чтобы ты захотел сам.
Он не ответил. Но через два дня на тумбочке лежали два билета. До Иркутска. С пересадкой. И тоненький распечатанный маршрут к Байкалу.
Они выехали рано утром. Вокзал только начинал просыпаться: люди с термосами и рюкзаками, дежурные с замятыми лицами, металлический голос диктора, и запах — кофе, железа и чего-то немного печального.
Эля держала в руке билеты, сжала их так, что пальцы побелели. Не от страха — от решимости. Рядом шагал Тихон, с рюкзаком за плечами. Он молчал. Всё ещё будто не верил, что всё это — по-настоящему. Что это не отпуск, не сюрприз, не временный каприз. А что-то большее.
Они сели в поезд, напротив друг друга. Несколько секунд просто смотрели в окно, на проплывающие силуэты. Потом Эля тихо спросила:
— Ты правда не передумал?
— Я не знаю, что будет дальше, — сказал он. — Но я точно знаю, что не хочу, чтобы ты исчезла.
Эля опустила глаза. Он впервые говорил это не по привычке. Не потому что «так надо», а потому что понимал: может потерять.
Третий день на Байкале. Они сняли деревянный домик на отшибе, с видом на воду. Вокруг — ни души. Только снег, голые деревья, дыхание ветра и редкие звуки льда, будто кто-то внизу постукивает по миру с обратной стороны.
