— Я… мама сказала, что вы договорились… что ты не против…
— Я не против? — Татьяна рассмеялась. — Я три недели сплю в гостевой комнате. Три недели слушаю, какая я плохая жена. Три недели не могу найти ни одной вещи на привычном месте. И я якобы не против?
— Не преувеличивай, — фыркнула Валентина Петровна. — Я просто пытаюсь вам помочь. Научить тебя хозяйству. В твоём возрасте я уже троих детей растила и дом на себе тащила. А ты? Работаешь в своей конторе, домой приходишь — и на диван. Ужин кое-как состряпаешь. Игорю рубашку погладить — и то проблема.
— Мама, перестань, — слабо попытался вмешаться Игорь.
— Что перестань? Правду говорю. Ты заслуживаешь лучшего, сынок. Женщину, которая будет о тебе заботиться. Которая дом сделает уютным. Которая…
— Которая будет молча терпеть вашу тиранию? — закончила за неё Татьяна. — Которая позволит вам жить в нашей спальне, командовать в нашем доме, решать за нас, как нам жить? Извините, Валентина Петровна, но я не из таких.
Она закрыла чемодан и подняла его.
— Тань, постой, — Игорь шагнул к ней. — Давай поговорим. Спокойно. Мама… мама уедет. Правда же, мам?
Валентина Петровна возмущённо ахнула.
— Что? Ты гонишь родную мать из-за этой… из-за неё?
— Мам, ну нельзя же так. Это наш дом. Наша семья. Ты не можешь просто прийти и всё переделать по-своему.
— Не могу? — голос свекрови стал визгливым. — Я тебя растила! Ночей не спала! Последнее отдавала! А теперь я не могу? Приехала к сыну в гости, а меня — вон?
— Никто вас не гонит, — устало сказал Игорь. — Но Таня права. Вы… вы правда слишком много на себя берёте. Это наш дом. Мы сами решаем, где что стоит и как нам жить.
— Ах вот как! — Валентина Петровна всплеснула руками. — Ну что ж, теперь всё ясно. Жена для тебя важнее матери. Забыл, кто тебя вырастил. Кто всю жизнь на тебя положил. Предатель!
Она театрально прижала руку к сердцу и покачнулась. Игорь бросился к ней, но она отстранилась.
— Не надо! Не прикасайся ко мне! Раз мать тебе не нужна, я уеду. Уеду и больше никогда… никогда не переступлю порог этого дома!
Татьяна молча наблюдала за этой сценой. Она видела, как мечется Игорь между ней и матерью. Видела муку в его глазах. И почему-то вместо злости почувствовала жалость. К нему. К себе. Даже к этой истеричной женщине, которая, вероятно, просто не умела иначе выражать свою любовь к сыну.
Она поставила чемодан на пол.
— Валентина Петровна, — спокойно сказала она. — Никто не говорит, что вы не можете приезжать к нам в гости. Вы — мама Игоря, и вы всегда будете желанным гостем. Гостем. Который приезжает на несколько дней, живёт в гостевой комнате и уважает хозяев дома. Если вы готовы принять эти правила — оставайтесь. Если нет — действительно, лучше будет разъехаться.
Свекровь смотрела на неё с плохо скрываемой яростью.
— Условия мне ставить вздумала?
— Это не условия. Это границы. В каждой семье они должны быть. Мы с Игорем — семья. Отдельная, самостоятельная семья. Мы любим вас, уважаем, готовы помогать. Но жить мы будем по своим правилам. В своём доме.
Валентина Петровна фыркнула.
— Игорь! Ты слышишь, что она говорит? Ты позволишь ей так со мной разговаривать?
Игорь долго молчал. Потом глубоко вздохнул.
— Мам, Таня права. Мы… мы должны жить своей жизнью. Ты всегда будешь моей мамой, я всегда буду тебя любить. Но у меня теперь есть жена. И мой дом — там, где она. Прости.
Валентина Петровна смотрела на сына так, словно видела его впервые. В её глазах мелькнула растерянность, потом боль, потом злость.
— Ну что ж, — процедила она. — Всё понятно. Выбор сделан. Не буду мешать вашему семейному счастью.
Она прошла в спальню и начала собирать вещи. Делала это демонстративно громко, бросая вещи в сумку, вздыхая и причитая себе под нос. Татьяна и Игорь молча стояли в коридоре, не зная, что сказать.
