– Да ты что? – Катя, сидя за столиком в кафе. – Это как? Она же не вносила ни копейки!
Оля сжала губы, глядя в окно.
– Она приходит без предупреждения, критикует мои шторы, – Оля теребила край салфетки. – Вчера заявилась с новым ковром!
Катя покачала головой, откидываясь на спинку стула.
– А Сережа, – Оля вздохнула, – молчит. Говорит: «Мама хочет как лучше». Как лучше! Я уже не чувствую себя хозяйкой в собственном доме!
Ольга и Сергей поженились три года назад. Им было по двадцать восемь лет, общий бизнес – небольшая кофейня в центре, дочка Соня, которой только исполнился год. Жизнь, казалось, налаживалась: родители Оли, скопив приличную сумму, подарили молодым квартиру в новостройке. Двушка с большими окнами и видом на парк. Мечта.
Но мечта начала трещать по швам, когда в их жизни всё активнее стала появляться Тамара Григорьевна, свекровь. Женщина энергичная, с твёрдым взглядом и привычкой всё контролировать. Она воспитала Сергея одна, после того как его отец ушёл из семьи, и теперь, похоже, считала себя главным архитектором их жизни.
– Она же не прописана в этой квартире, – продолжала Оля, глядя на подругу. – Это подарок моих родителей! Но Тамара Григорьевна ведёт себя так, будто это её собственность. Вчера сказала, что хочет повесить в гостиной свои картины. Свои! Какие-то пейзажи с ромашками!
Катя хмыкнула, но тут же посерьёзнела.
– Оленька, а ты с ней говорила? Ну, прямо, без намёков?
– Пыталась. Но она сразу: «Олечка, я же для вас стараюсь, вы молодые, ничего не понимаете». А Сережа её поддерживает. Говорит, что я драматизирую.
Квартира стала яблоком раздора через месяц после переезда. Оля ещё не успела распаковать все коробки, а Тамара Григорьевна уже хозяйничала вовсю. То принесёт «правильные» кастрюли, потому что старые «не подходят для молодой семьи». То начнёт перекладывать вещи в шкафах, потому что «так удобнее». Один раз Оля застала её за тем, как она выбрасывала её любимую вазу.
– Это что, мусор? – возмутилась тогда Оля.
– Олечка, ну зачем тебе этот хлам? – Тамара Григорьевна посмотрела на неё с укоризной. – У тебя ребёнок, надо думать о красоте и уюте!
Оля тогда промолчала, но внутри всё кипело. Ваза была не просто вещью – памятью.
Дома, в тот же вечер, Оля пыталась поговорить с Сергеем. Он сидел на диване, листая телефон, пока Соня спала в своей кроватке.
– Сереж, нам надо обсудить твою маму, – начала Оля, стараясь говорить спокойно.
Он поднял глаза, и в них мелькнула настороженность.
– Она опять переставила мои вещи. И выбросила вазу. Ту, питерскую.
Сергей вздохнул, отложил телефон.
– Ол, она же не со зла. Просто хочет помочь.
– Помочь? – Оля почувствовала, как голос дрожит. – Это не помощь, это вторжение! Я не хочу, чтобы она решала, какие у нас шторы или вазы! Это наш дом!
– Она одна меня растила. Ей трудно отпустить. Давай просто потерпим, а?
Оля посмотрела на мужа, и в груди защемило. Она любила его – за доброту, за умение разрядить обстановку шуткой, за то, как он качал Соню на руках, напевая колыбельную. Но сейчас она чувствовала себя одинокой. Словно между ними выросла стена, и на той стороне стояла Тамара Григорьевна с её бесконечными «я же для вас стараюсь».
На следующий день Тамара Григорьевна явилась без звонка. Оля как раз кормила Соню, когда услышала, как ключ поворачивается в замке. Свекровь вошла с пакетами, из которых торчали рулоны обоев.
– Олечка, я тут в магазине была, – начала она, даже не поздоровавшись. – Нашла отличные обои для вашей спальни. Эти ваши серые, а тут такие нежные!
Оля замерла, ложка с пюре зависла в воздухе. Соня, почувствовав напряжение, захныкала.
– Тамара Григорьевна, – Оля старалась говорить ровно, – мы не собирались менять обои. Нам нравятся наши.
Свекровь махнула рукой.
– Да что ты понимаешь в уюте, Олечка? Молодёжь, всё вам лишь бы модно! А я знаю, как надо. Сережа согласен, я с ним уже говорила.
– Сережа согласен? – переспросила Оля, чувствуя, как внутри всё сжимается.
– Конечно! – Тамара Григорьевна уже раскладывала обои на столе. – Он сказал, что доверяет моему вкусу.
Оля молча уложила Соню в кроватку и вышла на кухню. Руки дрожали, когда она наливала воду в чайник. Сергей согласен. Без неё. Без единого слова.
Вечером, когда Сергей вернулся с работы, Оля встретила его в прихожей.
– Ты правда разрешил своей маме клеить обои в нашей спальне? – спросила она, скрестив руки.
Сергей замер, снимая ботинки.
– Ну… она звонила, спрашивала, я сказал, что не против.
– Не против? – Оля повела плечами, словно отгоняя холод. – Сережа, это наш дом! Почему ты не спросил меня?
– Ол, не начинай, – он устало потёр глаза. – Это просто обои. Какая разница?
– Разница в том, что я не хочу жить в квартире, где твоя мама решает всё за нас! – голос Оли сорвался. – Она приходит, когда хочет, трогает мои вещи, выбрасывает то, что мне дорого! А ты молчишь!
Сергей смотрел на неё, и в его глазах мелькнула растерянность.
– Она же мама, Оля. Она для нас старается.
– Для нас? – Оля шагнула ближе. – Или для себя? Ей не нравится, как я готовлю, как одеваю Соню, как обставила квартиру. Она хочет всё переделать под себя!
– Ты преувеличиваешь, – Сергей покачал головой. – Просто дай ей время. Она привыкнет.
Оля отвернулась, чувствуя, как слёзы жгут глаза. Привыкнет. А если не привыкнет?
Прошёл ещё месяц. Тамара Григорьевна не унималась. Теперь она взялась за детскую. Принесла яркие занавески с мишками, заявив, что они «идеальны для Сони». Оля пыталась возразить, но свекровь только отмахнулась:
– Олечка, ты же не знаешь, что детям нужно. Я Сережу растила, я знаю.
Оля молча ушла в другую комнату, чтобы не сорваться. Но внутри всё кипело. Она не могла больше терпеть. Это был её дом, её семья, её жизнь. Почему она должна подстраиваться под чужие правила?
Однажды вечером, когда Тамара Григорьевна ушла, Оля села за кухонный стол и открыла ноутбук. Она начала искать информацию о правах собственности. Квартира была оформлена на неё и Сергея, дарственная от её родителей – чёткий юридический документ. Никаких прав у свекрови не было. Но как объяснить это женщине, которая считает себя хозяйкой только потому, что её сын живёт в этой квартире?
– Сережа, нам надо поговорить, – сказала Оля, когда муж вернулся домой.
Он устало кивнул, садясь напротив.
– О твоей маме, – Оля посмотрела ему в глаза. – Я больше не могу. Она ведёт себя так, будто это её квартира. Переставляет мебель, выбрасывает мои вещи, решает, какие обои клеить. А ты её поддерживаешь.
– Я не поддерживаю, – возразил Сергей. – Просто не хочу её обижать.
– А меня обижать можно? – тихо спросила Оля. – Или Соню? Она уже боится лишний раз в детской играть, потому что бабушка всё время что-то перекладывает.
Сергей опустил взгляд.
– Что ты предлагаешь?
