— Ты это серьезно, Костя? — голос Милы дрожал, но не от страха, а от того странного чувства, когда тебе кажется, будто тебя выставляют за дверь в собственном доме. — Ты действительно хочешь, чтобы она переехала сюда?
Константин стоял у окна, спиной к жене, и смотрел вниз — на детскую площадку, где во дворе гоняли мяч мальчишки. Он не отвечал сразу. Молчал так долго, что в этой паузе успело остынуть три чашки чая на столе.
— Она ведь одна, Мила, — наконец произнес он, словно выговаривая не ей, а самому себе. — Совсем одна. Ей тяжело.
— А мне, значит, легко, да? — резко перебила Мила. — Я вкалываю по двенадцать часов, чтобы у нас была эта квартира. Чтобы ты, твоя мама и даже ваш кот могли спать в тепле! И теперь… теперь ты хочешь превратить мою жизнь в коммуналку?
Он резко повернулся. В его взгляде мелькнула какая-то безжалостная решимость — та, что у мужчин бывает, когда они вдруг вспоминают, что выросли не из ребра, а из собственного упрямства.
— Не говори так о маме. Она пожилой человек.
— Она — буря в чайнике, Костя. Только вместо воды — чужие жизни, — выпалила Мила.
В дверях кухни вдруг показалась сама виновница разговора — Галина Михайловна. В руках у нее — пестрый шоппер с вязанием, на голове — берет, как у героини старого фильма. Она стояла молча, но лицо её выражало победу. Ту тихую, клейкую победу, которой пахнет валидолом и холодным супом.
— Я надеюсь, я не мешаю, дети? — спросила она, опуская сумку на стул. — Просто подумала, что можно зайти на чай.
Мила не ответила. Только кивнула и вышла в гостиную. Там все было так, как она любила: кремовый плед, аромат жасмина из диффузора, мягкий свет. Дом, в котором каждую мелочь она выбирала сама. А теперь это пространство медленно заполнялось чужим запахом — аптек, пыли и старого трикотажа.
Позже, когда Костя ушел в магазин, а Галина Михайловна устроилась в кресле с клубком шерсти, Мила услышала тихий стук в дверь.
На пороге стояла соседка с пятого — Марфа Никитична. Маленькая, сухонькая, с глазами как у воробья, вечно что-то вынюхивающего.
— Милочка, у вас всё в порядке? Слышала — ругались вроде.
— Да, Марфа Никитична. Просто… семейные дела.
Старушка понимающе кивнула.
— А-а, значит, свекровь приехала? У нас таких трое в подъезде, как три ведьмы в одной кастрюле. Берегись, девонька, они не сдаются.
Мила не сдержала улыбку. Но в глубине души стало тревожно.
Вечером они ужинали втроем. Галина Михайловна, как всегда, вела монолог — о том, как несправедлив мир к людям её возраста, как «нынешняя молодежь» не ценит родительской любви, и как она «всегда знала, что Костенька выберет себе девушку непростую».
Мила слушала молча. Сначала ей хотелось ответить, потом — просто встать и уйти, но в итоге она тихо встала, забрала тарелки и ушла на кухню. Там, среди грохота посуды и пара, ей вдруг стало до боли ясно — это начало конца.
На следующее утро Галина Михайловна уже звонила сантехнику, «чтобы посмотреть трубы». Мила удивилась — никаких проблем с трубами не было. Но свекровь с невинным видом сказала, что «всё надо проверять заранее, чтобы потом не жаловаться».
