Секунда тишины. Михаил тут же отвёл глаза, сделал вид, что рассматривает телефон. А у Лизы нож замер в руке.
— Простите, — она медленно повернулась к свекрови. — Какие именно деньги?
И вот тут, в этой крохотной кухне, где пахло яблоками и дождём с улицы, впервые произошло то самое — треснула невидимая плёнка.
— Ты что, не знала? — удивилась свекровь. — Первый взнос… Я же половину дала. Без меня вы бы вообще эту ипотеку не потянули.
— Мама, ну зачем ты… — попытался вмешаться Михаил, но голос у него был такой жалкий, что его никто не услышал.
— Подожди, — Лиза положила нож на стол. — Ты хочешь сказать, что четыре года я одна вкалывала, думала, что мы с Михаилом вдвоём всё делим, а на самом деле ты тут тоже совладелица?
— Совладелица — громко сказано, — фыркнула Наталья Игоревна. — Но мой вклад есть. И я считаю, что имею право участвовать в решениях. Например, шторы сменить или кухню переставить. Здесь ведь и моя кровь.
Лиза рассмеялась. Смех вышел резкий, нервный, как щелчок. — Ваша кровь? Наталья Игоревна, простите, но четыре года мою зарплату банкировали, а не вашу. Я уж молчу, что Михаил за это время больше бездельничал, чем работал.
— Ну зачем так, — заныл Михаил, — я старался…
— Старался? — Лиза резко встала. — Ты даже не нашёл в себе мужества сказать правду! Четыре года молчал. А я пахала, как проклятая.
Свекровь подняла подбородок: — Девочка, не забывайся. Если бы не я, ты бы сейчас жила в съёмной халупе. Так что, будь благодарна.
— Благодарна? — Лиза вскинула руки. — За что? За то, что вы купили себе право командовать в моём доме?
Воздух стал вязким, как кисель. Михаил переминался с ноги на ногу, будто школьник между двумя разъярёнными учительницами.
— Лиз, ну не начинай, — пробормотал он.
— А кто начал? — она посмотрела на него так, что тот съёжился. — Ты. Своим враньём. И твоя мама, со своей вечной привычкой всех строить.
Тишина. Только дождь за окном барабанил по стеклу.
— Знаешь что, — наконец сказала Лиза и с силой сдвинула стул. — Я не собираюсь слушать, как меня тут учат жить. Если эта квартира наполовину Натальи Игоревны, то, может, мне вообще здесь не место?
Она хлопнула дверью спальни, и посуда в шкафу звякнула.
В кухне остались Михаил и его мать. И только капли дождя, стучавшие всё громче, словно подтверждали: конфликт, который четыре года прятался в тени, наконец-то вышел наружу.
Елизавета всю ночь ворочалась, как на раскалённой сковородке. То на бок, то на спину, то снова на бок. Михаил сопел рядом, иногда похрапывал, и это выводило её ещё сильнее. Хотелось ткнуть его локтем в рёбра, чтобы замолчал, но внутри всё кипело так, что даже спать не получалось.
К утру глаза были красные, как будто она всю ночь плакала. Хотя она не плакала — слёз не было. Только злость. Такая концентрированная, что хоть в баночки разливай и продавай, как яд.
На кухне пахло кофе. Михаил возился с туркой, делал вид, что жизнь идёт как обычно.
