А я доплелась до мамы. На столе в её кухне лежал пирожок с капустой. Мы ели его молча, крошки падали на ту самую фотографию 1986 года, которую я незаметно подобрала под сиденьем.
Обратный билет лежал в сумке рядом с компрессионным чулком и медальоном. «Нижняя боковая — спокойнее», — убеждала я себя, но пальцы всё равно сжимали трость как оружие. Мама, провожая, сунула в карман свёрток с пирогами: «Для соседей. Пусть знают, какая ты».
Вагон пах краской — его спешно обновили к летнему сезону. Моё место у окна, занавеска с выгоревшими ромашками. Но едва я распаковала подушку, к полке подкатила девочка лет десяти в инвалидной коляске.
— Тётя, вы тоже на боковушке? — она подняла на меня глаза, заляпанные веснушками. — Мне папа говорит, это места для супергероев. Тех, кто воевал.
Её мать зашевелилась за спиной, роняя сумки:
Но я уже подвинулась, освобождая край сиденья:
— Твой патаму… патаму что прав. — Я показала на шов под чулком, как когда-то врач на приёме. — Это мой шрам от битвы с зелёными жилами.
Девочка засмеялась, показывая свой ортез:
— А у меня кости стеклянные. В прошлый раз с горки съехала — три месяца гипса!
Мы сидели, сопоставляя шрамы, как коллекционеры открытки, когда в проходе появился знакомый силуэт в вязаной кофте. Та самая бабушка. Но теперь она шаркала ногами, держась за поручни.
— Место моё… — забормотала она, тыча пальцем в мою полку.
Алиса вскинула голову:
— Бабуль, тут супергерои живут! Вам битва с кем?
Старуха замерла. Впервые я разглядела её руки — в синих прожилках, точь-в-точь мои ноги.
— С… с одиночеством, — выдохнула она и вдруг заплакала.
Проводник, тот самый с рацией, шёл по коридору. Увидев меня, кивнул:
— В Ельцовку не надо?
Я вручила ему мамины пироги:
— Раздайте. И… передайте ей. — кивнула на бабушку, которая уже жала Алисе куклу со словами «внучка бы выросла…».
Ночью девочка проснулась от судорог. Мы растирали её ноги попеременно: я с тюбиком мази, бабушка с дрожащими, но тёплыми ладонями.
— Ты права, — сказала старуха, когда Алиса уснула. — Невидимые шрамы… они как реки. Не знаешь, где подводный камень.
На рассвете она вышла в Ельцовке, унося пирог и куклу Алисы «на сохранение». А мы с девочкой доехали до конца, болтая о суперспособностях. Её мать плакала, глядя, как дочь учит меня «секретному рукопожатию» из двух касаний — к сердцу и к больному месту.
Теперь я беру только боковые нижние. Иногда оставляю там детские рисунки с прозрачными людьми и подписью: «Видите? Мы здесь». Медальон мальчика висит рядом — стучит тихо, но настойчиво. Как напоминание, что даже разбитые сердца могут стать маяками.
