Ночь была долгой и тревожной. Алина ворочалась и всхлипывала во сне, а мы с Игорем не сомкнули глаз. Сидя на полу возле дивана, мы шепотом перебирали старые папки, вытащенные из шкафа. Пыльные свидетельства о собственности, чеки на покупку стройматериалов, квитанции об оплате налогов — мы искали что угодно, что могло бы стать нашей защитой. Но того, самого главного, доказательства возврата денег, не было.
Под утро мы, изможденные и подавленные, задремали на короткое время. Нас разбудили громкие голоса и топот за дверью.
— Вставайте, рано нежиться! — сквозь дверь прокричала Оксана. — Завтрак на столе!
В её голосе звучала неприкрытая издёвка. Мы с Игорем переглянулись. В его глазах я увидела ту же самую усталую решимость, что была и во мне. Бегство было невозможно. Пришло время встретится лицо к лицу.
Выйдя в коридор, мы увидели, что наш дом неузнаваем. На стенах висели чужие фотографии в безвкусных рамах, в гостиной на полу валялись игрушки племянников, а по всему дому стоял запах дешёвого табака Сергея.
На кухне царило «застолье». Лидия Петровна, Оксана, Сергей и дети ели с нашей посуды, громко разговаривая и смеясь. Для нас мест не было.
— А, проснулись, — бросила на нас взгляд свекровь. — Садитесь, пока каша не остыла. Там на плите.
Мы молча встали у плиты, словно прислуга. Я налила себе и Игорю по чашке чая. Руки дрожали.
— Мама, — тихо начал Игорь, — это не может больше продолжаться. Вы должны уехать. Сегодня же.
Лидия Петровна медленно положила ложку, отодвинула тарелку и обвела всех присутствующих торжествующим взглядом.
— Ну что ж, раз уж все в сборе, объявлю своё решение, — её голос прозвучал громко и чётко, словно она зачитывала указ. — Игорь, Марина, вы возвращаетесь в город. Вы нам тут не нужны.
В кухне наступила мертвая тишина. Даже дети замолчали, почувствовав напряжённость.
— Как… не нужны? — прошептал Игорь, не веря своим ушам.
— А так, — подхватила Оксана, сладко улыбаясь. — Мы сами справимся. Места тут на всех не хватит. А вам в городе лучше — работа, садик у ребёнка.
Я почувствовала, как по спине пробежали ледяные мурашки. Это было уже не просто хамство. Это был план по нашему изгнанию.
— Это мой дом, — выдохнула я, и голос мой прозвучал хрипло и неестественно громко. Все взгляды устремились на меня. — Вы не можете нас просто так выгнать.
— Твой? — Лидия Петровна подняла брови с преувеличенным удивлением. — Это мы ещё посмотрим. А пока что здесь будет жить моя дочь со своей семьёй. Ей с детьми тяжело, а вы молодые, сильные. Ещё наработаетесь. На новую квартиру, например.
Она говорила это с такой спокойной уверенностью, словно обсуждала погоду. В её словах не было ни капли сомнения. Она уже мысленно переписала наш дом на Оксану.
— Вы с ума все посходили! — голос Игоря сорвался на крик. Он сделал шаг вперёд, его скулы побелели. — Это наш дом! Мы его покупали! Мы за него платили! Вы не имеете права!
— Права мы свои ещё докажем, — спокойно парировал Сергей, доедая бутерброд. — Через суд, если надо. А пока советую собрать вещички и не усугублять. А то ведь можно и с пустыми руками остаться.
Я смотрела на их самодовольные лица, на спокойную улыбку Оксаны, на твёрдый взгляд свекрови, и во мне что-то надломилось. Всё, что я могла делать, это сжимать кулаки, чтобы не разрыдаться от бессилия и ярости. Слёзы подступали к горлу, горячие и горькие.
— Это мой дом… — повторила я шёпотом, но теперь это звучало как мольба, а не как утверждение.
— Ну вот, опять за своё. Да не расстраивайся ты так. Тебе же в городе лучше.
Лидия Петровна встала из-за стола, подошла ко мне вплотную. Её глаза, холодные и безжалостные, буравили меня насквозь.
— Решение принято. Обсуждению не подлежит. Вещи соберёте и уедете. Сегодня. Понятно?
Я не ответила. Я не могла вымолвить ни слова. Я просто стояла, чувствуя, как по моим щекам катятся предательские слёзы. Они видели моё унижение, и в их глазах читалось удовлетворение.
Игорь пытался что-то сказать, что-то возразить, но его голос тонул в гуле их безразличных разговоров, которые они тут же возобновили, как только свекровь закончила свой ультиматум. Мы снова стали для них невидимками. Призраками в собственном доме, которым просто указали на дверь.
Взяв за руку онемевшего Игоря, я вышла из кухни. Мы побрели обратно в нашу маленькую комнату, где всё ещё спала Алина. За нами притворилась дверь, отсекая мир, который больше нам не принадлежал.
Дверь в нашу маленькую комнату закрылась, отсекая оглушающие звуки чужого быта. Я прислонилась лбом к прохладной поверхности двери, пытаясь заглушить гул в ушах и сдержать подступающие рыдания. За спиной я слышала тяжелое, прерывистое дыхание Игоря.
— Всё… Всё кончено, — прошептал он с надрывом. — Они вышвырнули нас, как старую мебель.
Я обернулась. Он стоял посреди комнаты, опустошенный, с пустым взглядом, устремленным в одну точку. Алина на диване тихо постанывала во сне, её детское личико было искажено тревогой. Видеть её такой было невыносимо больнее, чем слышать все оскорбления свекрови.
И в этот миг отчаяния, глядя на свою дочь, я почувствовала не ярость, а холодную, стальную решимость. Нет. Я не позволю им отобрать у неё этот дом. Я не позволю им сделать нас бездомными. Не позволю своему ребёнку расти с чувством, что его выгнали из собственного гнезда.
— Нет, — сказала я тихо, но так, что Игорь вздрогнул и поднял на меня взгляд. — Ничего не кончено. Они сказали, что будут доказывать свои права через суд. Значит, и мы будем бороться. Но для этого нужно оружие.
— Какое оружие? — с горькой усмешкой спросил он. — У нас ничего нет.
— Значит, надо искать лучше! — я резко подошла к заваленному папками шкафу. — Мы искали доказательства возврата денег. А надо искать их слабое место. Вспомни, Игорь! Твой дед, он же был человеком основательным, педантичным. Он всё записывал. Ты сам рассказывал!
Игорь смотрел на меня, словно не понимая.
— Его амбарные книги… старые тетради… Где они? Ты же говорил, что мама всё сюда перевезла, когда разбирала их старый дом после его смерти.
Эта мысль, словно искра, пронзила туман отчаяния. Игорь медленно кивнул.
— Да… Вроде бы… где-то на антресолях, в самой дальней коробке…
Мы принялись за работу с новой энергией, отчаянной и сосредоточенной. Сняли с верхней полки несколько пыльных картонных коробок, доверху набитых старыми бумагами. Мы вывалили их содержимое на пол, создав хаотичный архив. Здесь были старые письма, открытки, школьные тетради Оксаны, какие-то технические паспорта на давно сломанную технику.
Пыль стояла столбом, щекотала в носу. Мы с Игорем, сидя на коленях друг напротив друга, молча перебирали кипы бумаг, листок за листком. Минуты растягивались в часы. Надежда снова начала угасать, уступая место усталости.
И вот мои пальцы наткнулись на толстую, в коленкоровом переплете, потрепанную тетрадь в клеточку. На обложке корявым, но твердым почерком было выведено: «Учет. 1998-2005».
— Игорь, смотри, — прошептала я.
Мы раскрыли её. Страницы были исписаны тем же почерком. Скрупулезно, до копейки, дед записывал все доходы и расходы своего небольшого хозяйства: «Продажа картофеля — 500 руб.», «Купил краски для забора — 150 руб.». Мы листали страницу за страницей, и сердце бешено колотилось в груди.
И тогда, почти в самом конце тетради, среди записей за 2005 год, мой взгляд упал на аккуратно обведенную рамку запись. Она была выведена с особой тщательностью.
«Пятнадцатого мая 2005 года. Выдал дочери своей, Лидии Ивановой, сумму в размере 350 000 (триста пятьдесят тысяч) рублей на приобретение ею квартиры в городе. Свидетель при передаче — сосед Петров Н.С. Прошу считать указанную сумму полной и окончательной выплатой её наследственной доли. Претензий к моему дальнейшему имуществу, включая земельный участок и домовладение, дочь Лидия не имеет.»
Ниже стояли две подписи: размашистая, уверенная — деда, и другая, более мелкая, которую я узнала, — подпись Лидии Петровны.
Я не могла дышать. Я перечитала эти строки еще раз, потом еще, не веря своим глазам.
— Игорь… — мой голос был тихим, хриплым шепотом. Я протянула ему тетрадь, тыча пальцем в ту самую запись. — Смотри…
Он взял тетрадь, его глаза пробежали по строчкам. Сначала с непониманием, потом с изумлением, и, наконец, с таким облегчением, что всё его тело обмякло. Он поднял на меня взгляд, полный слёз.
— Она… она уже получила своё наследство, — прошептал он, вдавливая слова. — И сама это подтвердила. Своей подписью.
Мы сидели на полу, среди разбросанных бумаг, и смотрели друг на друга. Всё ещё не смея поверить в эту находку. Эта простая, исписанная клетчатая тетрадь была тяжелее любого слитка золота. Она была нашим щитом и нашим мечом. Она была правдой, которую так тщательно пытались скрыть.
