— Пятнадцать тысяч, Юра. Пятнадцать! — Вера стояла посреди кухни с телефоном в руке, экран которого светился выпиской из банковского приложения. — Три дня назад. Твоей маме.
Юрий снимал куртку в прихожей, движения замедлились. Он не смотрел на жену.
— Ей нужны были деньги.
— Нужны были деньги, — повторила Вера, и голос ее задрожал. — А мне что, не нужны? Я третий месяц мимо того магазина хожу, где ботинки осенние продаются. Каждый раз захожу, примеряю и ухожу. Потому что мы копим. Помнишь? На ремонт копим. Пока я отказывала себе в новых ботинках, ты, оказывается, общие деньги на свою маму тратил?
Юрий наконец повернулся к ней. Лицо виноватое, но упрямое.
— Веpa, она моя мать. Она попросила — я не мог отказать.
— Попросила, — Вера прошла на кухню, села за стол. — На что? На что ей срочно понадобилось пятнадцать тысяч?
— Какие нужды, Юра? Какие?
— Она не уточняла. Сказала, что срочно нужно.
Вера закрыла глаза, досчитала до десяти. В горле стоял комок, руки дрожали. Три месяца жесткой экономии. Она считала каждый рубль, отказывала себе во всем. В новой помаде, в походе с коллегами в кафе после смены, в тех самых ботинках, которые так хотелось купить.
— Я сегодня шла с работы, — тихо сказала она. — Увидела эти ботинки в витрине. Зашла, померила. Продавщица спросила, буду брать. Я сказала — нет, мы копим на ремонт. Она так удивилась, говорит: девушка, у вас же старые совсем развалились. А я ей: ничего, еще зиму прослужат.
— Подожди. Пришла домой, решила проверить счет — может, уже хватит на первый взнос бригаде. Смотрю — не хватает. А потом вижу этот перевод. Твоей маме.
Юрий сел напротив, потянулся к ее руке. Вера отдернула.
— Мне не все равно на маму, — продолжал он. — Она одна живет, пенсия у нее небольшая…
— Юра, у твоей матери пенсия двадцать восемь тысяч. Бывший завуч, стаж тридцать пять лет. Я точно знаю — сама же мне говорила в прошлом году. У нее своя квартира, никаких долгов. Она не бедствует.
— Но если ей понадобились деньги…
— А если мне понадобятся? — Вера подняла голову, посмотрела на мужа. — Если я приду и скажу — хочу купить себе ботинки, ты что, тоже сразу дашь?
— Она моя мать, Вера. Она меня родила, вырастила. Двоих нас с Антоном подняла одна, когда отец ушел.
— Это было двадцать пять лет назад, — Вера встала, открыла холодильник, достала йогурт. Есть не хотелось, но нужно было чем-то занять руки. — И при чем тут это? Ты ей обязан всю жизнь деньги отдавать?
— Не всю жизнь. Просто помогать иногда.
— Иногда, — Вера села обратно, открыла йогурт. — Хорошо. А как часто это «иногда»?
— Я сейчас проверю, — Вера снова взяла телефон, начала листать банковские выписки. Июнь, май, апрель… — Так. Двадцать третье июня — семь тысяч. Восьмое июня — пять. Четвертое мая — десять. Девятнадцатое апреля…
— Нет, подожди, это интересно. Двенадцатое марта — восемь тысяч. Двадцать седьмое февраля…
— Я сказал, хватит! — Юрий стукнул ладонью по столу.
Вера подняла взгляд. Муж сидел красный, челюсть сжата. Злился. На нее злился.
— Шестьдесят две тысячи, — спокойно сказала она. — За полгода ты перевел своей матери шестьдесят две тысячи рублей. Это те деньги, которых нам не хватило на первоначальный взнос бригаде. Мы бы уже ремонт начали, Юра. Уже бы жили нормально.
— Нормально мы и так живем.
— Ты серьезно? — Вера рассмеялась, но смех вышел горьким. — У нас в ванной плитка отваливается. На кухне обои десять лет висят. Я боюсь приглашать к нам людей, потому что стыдно за эту обшарпанность. А ты говоришь — нормально живем.
— Мама важнее ремонта.
— Для тебя, может, и важнее, — Вера встала, выбросила нетронутый йогурт в мусорное ведро. — А для меня важна наша с тобой жизнь. Наша семья. Наши планы.
— Семья. Но у нее своя жизнь должна быть, а у нас своя.
Юрий тоже поднялся, прошел в комнату. Вера слышала, как он включил телевизор, переключал каналы. Разговор окончен, значит.
Она осталась стоять на кухне, глядя в окно. На улице зажигались фонари, начинался вечер. Обычный осенний вечер. Только вот внутри все переворачивалось.
Шестьдесят две тысячи. Больше половины того, что они накопили. Просто так, без ее ведома. Даже не посоветовался.
Вера достала телефон, открыла чат с Ольгой Ивановной. Коллега по поликлинике, опытная медсестра, с ней можно было поговорить о чем угодно.
«Оль, ты завтра на смену?»
Ответ пришел через минуту: «Да, с восьми. Что-то случилось?»
«Расскажу завтра. Нужен совет.»
«Жди меня в ординаторской на перерыве.»
Вера выключила телефон, прошла в спальню. Юрий лежал на диване в комнате перед телевизором, она слышала звуки какого-то фильма. Легла в кровать, натянула одеяло. Спать не хотелось, но и разговаривать с мужем тоже.
В голове крутилась одна мысль: «Он не посоветовался. Просто взял и перевел. Как будто я не имею права голоса».
Утром они позавтракали молча. Юрий ушел на работу первым, даже не попрощался нормально — буркнул что-то в сторону двери. Вера собралась на смену, оделась перед зеркалом в прихожей. Старые ботинки смотрелись жалко, носок на одном потерся до дыр.
В поликлинике утро выдалось тяжелым. Пациентов много, все спешат, нервничают. Вера работала на автомате, выдавала направления, отвечала на вопросы, но мысли были совсем не здесь.
В обеденный перерыв она нашла Ольгу Ивановну в ординаторской. Коллега сидела у окна, ела принесенную из дома еду.
— Ну что, рассказывай, — сказала Ольга, едва Вера присела рядом.
Вера выложила все. Про ботинки, про переводы, про вчерашний разговор. Говорила быстро, сбивчиво, понимала, что звучит истерично, но остановиться не могла.
Ольга слушала молча, кивала. Когда Вера закончила, коллега вздохнула.
— Знаю я таких свекровей, — сказала она. — У самой было похоже. Двадцать лет мужа на крючке держала. Все время что-то нужно было — то на лекарства, то на ремонт, то еще на что. А у самой деньги на книжке лежали.
— Думаешь, у нее тоже есть?
— А ты проверь. Намекни как-нибудь, понаблюдай за реакцией.
— Юра разорвет меня, если узнает, что я к его маме с такими вопросами полезу.
— Тогда живи дальше так же, — Ольга пожала плечами. — Отказывай себе во всем, копи на ремонт, который так и не начнется. Потому что у свекрови всегда будут срочные нужды.
Вера кусала губу. Права Ольга или нет? Может, действительно Светлане Павловне нужны эти деньги? Может, она действительно еле концы с концами сводит?
Но шестьдесят две тысячи за полгода — это слишком много для человека, который просто нуждается в небольшой помощи.
Вечером Вера решилась. Когда Юрий пришел с работы, она сказала:
— Я хочу съездить к твоей маме. Поговорить.
— О деньгах. О том, что происходит.
— Вера, не надо. Не лезь.
— Почему не надо? Это касается нашей семьи, наших денег. Я имею право знать.
— Она тебе ничего не скажет. Только обидится.
— Пусть обижается, — Вера взяла сумку. — Я еду.
— Подожди, я с тобой.
— Нет. Мне нужно поговорить с ней наедине.
Юрий хотел что-то сказать, но промолчал. Вера вышла из квартиры, спустилась к машине. До дома свекрови ехать минут двадцать, но она специально выбрала окружную дорогу — нужно было собраться с мыслями.
Светлана Павловна жила в спальном районе, в старой пятиэтажке. Квартира двухкомнатная, всегда чистая и прибранная. Свекровь следила за порядком фанатично — даже ковры на стенах висели, как в советские времена.
Вера поднялась на третий этаж, позвонила в дверь. Открыла Светлана Павловна быстро, видимо, смотрела в глазок.
— Вера? — Удивление в голосе было наигранным. — Что-то случилось?
