Она помедлила, потом тихо открыла дверь и пропустила его внутрь. В крошечной прихожей стоял полумрак, запах лекарств и чего-то старого, пыльного. Он увидел, что прямо из комнаты выглядывает маленький мальчик лет пяти, с широко распахнутыми глазами. Тот что-то хотел спросить, но промолчал. Маша сняла мокрую кофту, кинула на стул, повернулась к Егору: «Это мой брат, Гриша». Младший брат снова поглядел то на неё, то на незнакомца. Маша сказала: «Он не ходит в садик, потому что… ну, нас некому водить. С нами ещё бабушка, но она… она не может вставать». Егор заметил, как внутри комнаты, на примятом диване, лежит пожилая женщина, видимо, парализованная. Её взгляд устремлён в потолок, голову она еле поворачивает. «Здравствуйте», — тихо сказал он, не зная, услышит ли бабушка. Она едва шевельнула губами.
Маша провела его в маленькую кухоньку. Там не было плиты на газу — лишь старенькая электрическая, а холодильник выглядел таким древним, что можно подумать, он давно не работает. В углу стояло два-три пластиковых ведра, видимо, для воды, поскольку водопровода в доме уже не осталось. «Прости, у нас тут всё не очень… Я редко привожу чужих людей», — неловко сказала Маша. Егор молчал, чувствуя, как у него внутри растёт тяжёлое чувство: ему стало ясно, что эта девочка живёт на грани выживания. Родители где-то исчезли или, может, давно не появляются, бабушка парализована, брат маленький. А она сама ходит в школу в стоптанных тапочках, боится лишний раз словом обмолвиться. Он посмотрел на неё и только выдавил: «Тебе есть во что переодеться?»
Маша опустила глаза: «Да, есть что-то в комнате. Я привыкла… Да и ничего страшного, подумаешь, промокли вещи». Но Егор, который в свои тринадцать лет не был особенно решительным, вдруг почувствовал внутри острое желание что-то сделать. Он понимал, что сам едва ли может помочь с деньгами или вещами, но оставить это в таком состоянии — значит, предать ту смелость, которую только что проявил у пруда. Он попросил: «Можно я загляну к тебе завтра? Если… если ты не против. Я могу принести еду. Мама иногда суп готовит много, вдруг тебе и твоему брату пригодится?» Девочка побледнела, вскинула взгляд: «Но я… мы не просим милостыни, мы сами…» — «Это не милостыня, — прервал её Егор, — это так, дружеская помощь. Ведь мы же теперь… друзья, можно сказать?»
Она неуверенно пожала плечами, но не стала возражать. Про себя, возможно, понимала, что им действительно нелегко питаться. Каждую неделю она получала пособие по инвалидности бабушки, но этих денег хватало на самое базовое, а купить новую обувь или тёплое пальто уже не выходило. Так в мокрых носках Маша и стояла перед ним, стараясь не выдать своей радости от того, что кто-то в этом мире решил поддержать её. Егор провёл ещё пару минут, разговорился с Гришей. Тот был застенчивым, но улыбался, когда услышал про то, как Егор в школу ходит и что там бывают перемены, столовая. Бабушка лежала в комнате, изредка кашляла. Девочка, подойдя к старушке, поправила ей подушку, намочила губкой ей губы и вернулась в кухню.
Когда Егор собрался уходить, Маша, провожая его к двери, смотрела вслед с благодарностью: «Спасибо тебе ещё раз. И то, что спас, и то, что… ну, всё остальное». Он покачал головой: «Ладно, увидимся завтра».
Вернувшись домой, Егор, прежде чем рассказать маме обо всём, выслушал кучу упрёков за мокрую одежду. Мама очень рассердилась: «Ты что, в пруд лез? Зачем? Мог простудиться!» Он сначала стыдливо замолчал, а потом вдруг выпалил всю историю: и про новенькую, над которой издевались, и про то, как она чуть не утонула, и про её жизнь в полуразрушенном доме с парализованной бабушкой и маленьким братом. Рассказывая, сам чуть не плакал — настолько жутко было осознавать всю несправедливость. Мама Егора, женщина добрая и отзывчивая, сразу присмирела, стала расспрашивать: «Она же ребёнок, что ж ей никто не помогает? Родители?» — «Нет у неё тут родителей», — сквозь зубы ответил сын. — «Что-то случилось, или они бросили? Не знаю, она не говорит. Но завтра я хочу отнести им обед, ты не против?» Мама только вздохнула, погладила сына по голове: «Какой же ты у меня молодец… Конечно, не против. Надо что-то придумать ещё, может быть, одежду, обувь…» Егор кивнул: «Главное, чтобы она приняла помощь, а то она такая гордая, вроде».
На следующий день после школы он заглянул к Маше, держа в руках кастрюльку с супом, завернутую в полотенце, чтобы не остыл. Девочка выглядела так, будто не верила, что он всё-таки придёт. Но пустила его, провела на кухню. Слегка покраснела, объясняя, что у неё нет нормальной посуды, зато есть миски и ложки. Егор разлил горячий суп, и Гриша принялся его есть с удивлением — видимо, давно не пробовал ничего горячего, кроме вязкой каши, которую Маша варила на воде. Потом появился хлеб, который мама Егора тоже положила в пакет. Сама девочка тоже съела пару ложек, а потом сказала, что отложит немного бабушке — прогреть и покормить с ложечки. Удивительно было видеть, как на лице ребёнка проступает взрослое выражение, когда она заботится о своей парализованной родственнице.
Так повелось, что Егор каждый день забегал к ним, принося то контейнер с кашей, то суп, то котлеты. Мама Егора стала готовить больше, и хотя в семье Егора не было особенного достатка, им хватало хотя бы на то, чтобы поделиться частью продуктов. Понемногу между ребятами наладились доверительные отношения. Маша стала иногда улыбаться, встречая его. Гриша радостно кричал: «Егор пришёл!», а бабушка лежала неподвижно, но, казалось, с благодарностью слушала шаги внука и Егора на кухне. Заходя в комнату, Егор чувствовал, что здесь всё ещё полно печали, но с каждым днём ситуация словно становилась чуть более выносимой.
Тем временем в школе потихоньку расходились слухи. Кто-то видел, как Егор тянется за Машей после уроков, несёт какую-то сумку. Поначалу его поддразнивали: «Влюбился в бедняжку!» Он отмахивался, недоумевал: «Вы с ума сошли? Она просто в беде, а вы издеваетесь». Пара девочек из параллельного класса как-то услышали этот разговор, прониклись историей, стали выяснять: «А почему ей так тяжело? Может, и мы поможем?» Оказалось, что стоит лишь кому-то подать пример доброты, как находятся и другие желающие поддержать. Девчонки попросили Егора поделиться, что именно нужно Маше. Она стеснялась всякой подмоги, но Егор стал, пусть и осторожно, рассказывать, что девочка ходит в изношенных тапочках, что у неё нет нормальной куртки, а ведь скоро будет дождливая весна. Одна девочка, у которой была лишняя ветровка, предложила отдать. Егор спросил Машу, согласится ли она взять куртку как «благотворительность». Маша помялась, но всё же согласилась — объяснила, что ей проще взять б/у-вещь, чем вечно мокнуть.
