Алексей всё чаще задерживался на работе. Возвращался поздно. Ели они теперь редко вместе. Спали, по сути, врозь. Один раз Ксения проснулась — Алексея не было. Нашла его в детской, на полу, рядом с Барсом. Тот спал на груди у хозяина, как плюшевая подушка.
Наутро, за завтраком, она сказала, не глядя:
— Барса можно и в приют отдать. Он здесь тоже никому не нужен.
— Ты издеваешься? — тихо спросил Алексей.
— А ты? Ты надо мной нет?
Он ничего не ответил. И тогда она поняла: всё, дальше нечего ждать.
Вечером она пришла домой раньше обычного. Дети смотрели мультики, Алина варила свои пресловутые чечевичные щи, в коридоре лежали пакеты из «Ленты» — похоже, они снова закупались «на неделю вперёд», хотя холодильник не закрывался.
Она зашла в спальню, достала чемодан. Медленно, аккуратно, без истерик. Как хирург перед операцией. Каждое платье, каждая блузка — с какой-то мрачной торжественностью. Никакой трагедии. Просто переезд. По всем правилам внутренней эвакуации.
Алексей пришёл ближе к девяти. Увидел чемодан у двери.
— А ты думал — я шучу? — спокойно ответила Ксения. — Я сказала, что у меня есть границы. Я их обозначила. Ты не отреагировал.
Он подошёл ближе. Смотрел на неё как-то… устало.
— Ксюш, ну ты же понимаешь. Ну как я их выставлю? Они — мои родные.
— Ты — моя жена. Я думал, что ты поддержишь…
— А я думала, что ты выберешь меня. Хотя бы раз.
Она застегнула молнию на чемодане. Щелчок был оглушительным — как последняя точка в письме.
— И куда ты поедешь? — хрипло спросил Алексей.
— К маме. На пару дней. Потом сниму что-нибудь. Без детей. Без собак. Без чечевицы.
Он стоял, сжав кулаки. Потом внезапно шагнул к ней. Резко. Почти с гневом. Обнял. Сильно, грубо, как будто удерживал не женщину, а ускользающую часть себя.
— Я люблю тебя, Ксю. Я не хочу тебя терять.
— Тогда не теряй. Делай выбор.
Он отпустил. Молча. Пошёл в кухню. Вернулся через минуту — с телефоном.
— Игорь, — сказал он в трубку. — Завтра ищешь съём. Да, я серьёзно. Нет, не обсуждается. Да, могу помочь деньгами. Но жить вы тут больше не будете.
С той стороны раздался визг. Ксения слышала, как Алина кричит фоном: «Да как она посмела!», дети вопили что-то, Барс залаял.
Повернулся к Ксении. Его лицо было бледным, губы дрожали.
— Ну вот. Я сделал это. Ты довольна?
— Нет, — сказала она. — Я опустошена.
Он хотел что-то сказать — и замолчал.
Она подошла к нему. Взяла за руку.
— Но спасибо, — тихо добавила она. — За то, что выбрал. Пусть поздно. Но выбрал.
Через два дня в квартире воцарилась гробовая тишина. Ушли все. Игорь, Алина, дети, собака, запахи, звуки, капсулы, куртки, горшки, куртки. Барс ушёл с ними — Ксения настояла. Алексей не спорил.
Он убирал квартиру почти целый день. Без слов. Моющие, тряпки, сбор пакетов, вынос мусора, чистка ковра. На третий пакет он сел и просто зарыдал. Как мальчишка. Беззвучно.
Ксения подошла. Села рядом.
Он кивнул. Молча. Она положила голову ему на плечо.
— Знаешь, — тихо сказала она. — Я ведь тебя всё равно люблю. Но больше всего я люблю дышать. А ты чуть не задушил меня чужими проблемами.
Он встал, протянул ей руку. Улыбнулся. Впервые за долгое время.
— Пойдём выпьем вина?
— Только если не из кружки с мопсом.
— У нас теперь есть бокалы. И… тишина.
Она взяла его за руку. И впервые за месяц не чувствовала обиды. Только лёгкую тоску. Но тоска — это нормально. Она как ремонт: сначала раздражает, потом — обновляет.
