Вечер был душным, несмотря на распахнутое окно. В маленькой кухне, где пахло жареной рыбой и слегка подгоревшим луком, Маша сидела за столом, уставившись на потрепанную клеенку с цветочным узором. Ее пальцы нервно теребили бумажную салфетку, превращая ее в мелкие клочки.
Олег, Машин муж, стоял у плиты, опираясь на столешницу. Его поза — чуть сгорбленная, с напряженными плечами — выдавала раздражение, которое он даже не пытался скрыть.
— Мне жену сменить проще, чем к твоим закидонам привыкнуть, — выпалил он, не глядя на нее. Голос был резким, но с ноткой усталости, будто он повторял эту фразу в голове уже сотню раз, прежде чем решился сказать вслух.
Маша замерла. Салфетка в ее руках порвалась пополам. Она медленно подняла глаза, но Олег уже отвернулся, глядя в окно, где за мутным стеклом мигал фонарь. Слова повисли в воздухе.
— Это ты сейчас серьезно? — спросила она тихо, но в голосе дрожала сталь.
Олег хмыкнул, не поворачиваясь.
— А ты как думаешь? Достало, Маша. Все эти твои… — он махнул рукой, будто подбирая слово, — капризы, претензии. Я домой прихожу, а тут вечно концерт.
Маша сжала губы, не желая произносить слова, которые могли бы все разрушить. Она знала, что Олег не шутит. За десять лет брака она научилась различать, когда он просто срывается, а когда говорит то, что давно копилось. Это был второй случай.
Их брак не был ни счастливым, ни совсем уж несчастным. Они познакомились в университете — Маша, студентка филфака, с тетрадками, полными стихов, и Олег, будущий инженер, с вечным запахом машинного масла на руках. Тогда он казался ей надежным, как бетонная стена, а она ему — яркой, как солнечный день. Но годы стерли романтику, как стирается краска на старой скамейке. Две работы, кредит на квартиру, бесконечные счета за коммуналку и мелкие ссоры из-за того, кто забыл купить хлеб или вынести мусор, сделали свое дело.
Маша хотела детей, но Олег каждый раз отмахивался: «Сейчас не время, Маша. С деньгами туго». Она соглашалась, хотя в глубине души чувствовала, что время уходит. Ей было тридцать пять, и она все чаще ловила себя на мысли, что боится остаться одной. Олег же, напротив, казалось, все больше отдалялся. Он стал задерживаться на работе, а дома молчал, будто Маша была мебелью, а не женой.
