— Ну что ты, конечно, пусть приезжает! — сказала я в трубку, стараясь улыбнуться, хотя внутри всё было тяжело и не по себе. — Наташ, я же понимаю — квартира маленькая, дети, ремонт… Да и не выгоню же я родную сестру на улицу.
Мама умерла месяц назад. Тихо, без мучений — просто не проснулась однажды утром. Я ухаживала за ней до самого конца, наблюдая, как её дыхание становится всё тяжелее, а взгляд всё более задумчивым и отстранённым. В последние недели мы почти не разговаривали — казалось, что она погружена в свои мысли, смотрит в окно с такой глубокой тоской, будто пытается запомнить что-то важное, что останется с ней навсегда.
После похорон я осталась одна в нашей старенькой двухкомнатной квартире, наполненной воспоминаниями и тишиной. Мама оставила завещание — квартиру официально оформили на меня. Документы, суд, нотариус — всё было сделано по закону, без единого подвоха. Наташа знала об этом, и никогда не претендовала ни на что. По крайней мере, тогда.
— Ну, всего на месяц, — бодро сказала она, будто это было совсем не обременительно. — Пока у нас ванную не доделают. Иначе я с двумя мелкими и Лёшкой просто с ума сойду.
Я слушала её слова, но уже знала, чем всё это закончится. Лёшка — её муж — типичный увалень: любит поесть, поспать и поворчать без особого повода. Дочка у них шумная, а мальчишка — словно с цепи сорванный. Их ремонт тянулся уже годами, и всегда находились причины, почему жить где-то ещё — «на время» — удобнее.
Но как сказать «нет» родной сестре? Особенно в такой момент, когда сама ты тонешь в горе и одиночестве. Мама всегда повторяла: «Вы же у меня одни, держитесь вместе». Эти слова еще долго звучали в голове, как наказ.
Они приехали через два дня. Наташа без церемоний сразу заняла мамину комнату — якобы детям там будет тише, и они лучше будут спать. Сама разложила свои вещи по полкам, аккуратно поставила крема в ванной, повесила полотенце. Я стояла в стороне, молчала и ничего не говорила. Ведь это же временно. На месяц.
Прошла неделя. Лёшка подключил телевизор в зале и стал смотреть футбол допоздна, не стесняясь занимать мою половину дивана. На кухне поселились кастрюли Наташи, специи, баночки с приправами. На подоконнике появились цветы, привезённые из их квартиры. Она всё делала привычно, легко и без вопросов. А я просто сжимала губы и молчала, чувствуя, как моё пространство постепенно сужается.
Никто из них даже не поинтересовался, как я. Не спросил, как я переживаю смерть мамы. В квартире стало шумно и тесно, а воздух изменился — теперь он был не «мамин», не «наш», а какой-то чужой, как в проходном общежитии, где каждый живёт для себя.
— Всё нормально? — спрашивали коллеги на работе. — Да, просто немного непривычно. В доме теперь жизнь, — говорила я, пытаясь скрыть боль, хотя у самой сердце сжималось от одиночества.
Я перестала заходить в мамину комнату. Теперь она была «детской», чужой и неуютной.
Ремонт в их квартире не просто не закончился — о нём перестали упоминать совсем. Сестра всё чаще говорила: — Там такая сырость, всё в пыли, детям дышать нечем. Мы пока тут побудем. Тебе же не мешаем?
Я кивала. Я всегда киваю, когда не знаю, что сказать. А что я могла сказать? Я же взрослая, самостоятельная. И на своём, между прочим. А они — будто не временно, а всерьёз.
Лёшка начал приходить домой с «гостинцами» — банками пива и запахом табака, который въедался в стены. Он разваливался на диване, швырял тапки куда попало, не обращая внимания на беспорядок. Дети бегали по квартире, словно ураган, не зная ни слова «нельзя», ни просьбы «потише». Я старалась уходить рано и возвращаться поздно, прячась в своей комнате с чашкой горячего чая и ноутбуком. Но даже там было слышно, как Наташа стучит кастрюлями, кричит на мужа, как телевизор надрывается в коридоре.
Иногда ловила себя на мысли: «Это точно мой дом? Или я где-то в гостях?» Чувство отчуждения росло, казалось, что я сама стала чужой в собственном пространстве.,Иногда я ловила себя на странную мысль: «Это точно мой дом? Или я где-то в гостях?» Казалось, что стены, которые раньше были мне родными, теперь будто чужие. Всё изменилось настолько постепенно, что я даже не заметила, когда перестала чувствовать себя здесь хозяином.
Однажды, вернувшись домой, я вдруг не смогла попасть в ванную. Наташа купала младшего ребёнка, а Лёшка сидел там же и курил у открытого окна. Да, курил. Прямо в моей квартире, в моём личном пространстве, которое раньше казалось неприкосновенным.
