— Как дела, солнышко?
— Нормально, — буркнула она, не глядя на него. Она мыла посуду, хотя Галина Ивановна уже дважды намекнула, что «тарелки надо перемыть, а то жирные».
— Что-то ты не в настроении, — Андрей сел за стол, потянулся к хлебу. — Случилось что?
— Ничего, — Ольга пожала плечами. Она не хотела жаловаться. Знала, что Андрей любит свою мать и любое слово против неё воспринимает как личное оскорбление. Но внутри всё кипело. — Просто устала.
— Ну, отдыхай, — он улыбнулся. — Мам, а что у нас на ужин?
Галина Ивановна тут же появилась в дверях кухни, будто ждала этого вопроса.
— Я котлеты сделала, как ты любишь, Андрюша. И пюре. Оля, ты пюре-то не пересолила? А то в прошлый раз…
— Не пересаливала я, — резко ответила Ольга, не выдержав. — Всё нормально с пюре.
Галина Ивановна подняла брови, но промолчала. Андрей посмотрел на жену, потом на мать, но ничего не сказал. Ужин прошёл в тишине, только Маша, проснувшись, начала капризничать, и Ольга ушла её успокаивать.
Ночью, когда Андрей уже спал, Ольга сидела на кухне с чашкой чая. Ей хотелось плакать, но слёз не было. Она чувствовала себя чужой. Чужой в этой квартире, чужой в этой семье. Она вспоминала, как мечтала о жизни с Андреем, как они строили планы, как он обещал, что всё будет хорошо. Но теперь всё было не так. Галина Ивановна будто стояла между ними, и Андрей этого не замечал.
На следующий день всё стало ещё хуже. Ольга решила убраться в квартире, пока Маша была в садике. Она пылесосила, мыла полы, протирала пыль. Галина Ивановна, вернувшись с рынка, тут же начала осмотр.
— Оля, ты что, зеркало в ванной не протёрла? Там же пятна! И ковёр в гостиной криво лежит, я же тебе показывала, как его ровнять.
— Я всё протёрла, — устало ответила Ольга. — И ковёр выправляла.
— Выправляла она, — свекровь покачала головой. — Если бы я не следила, вы бы тут в грязи жили. Я Андрея вырастила, я знаю, как дом содержать.
Ольга сжала кулаки. Ей хотелось крикнуть, что это её дом, её семья, но вместо этого она просто ушла в спальню. Там, на тумбочке, лежал её дневник. Она вела его с юности — старенькая тетрадь, куда она записывала свои мысли, страхи, мечты. Это было её личное, то, что помогало справляться с эмоциями. Она открыла его, хотела написать пару строк, но заметила, что страницы выглядят иначе. Кто-то их листал. Некоторые уголки были загнуты, а на одной странице даже остался след от пальца — жирное пятно, которого она точно не оставляла.
