Жизнь в доме номер 17 по улице Сиреневой была похожа на старый патефон: игла скользит по пластинке, мелодия вроде бы знакомая, но то и дело заедает, и хочется стукнуть аппарат, чтоб заиграл как надо. В центре этой пластинки жили Олег и Лариса — пара, которую соседи называли "те самые, что вечно спорят, но всё ещё вместе".
Олег, сорок два года, инженер с душой поэта и характером бульдозера, любил порядок: носки в ящике — по цветам, кофе — ровно в 7:15 утра, а разговоры с женой — короткие и по делу. Лариса, тридцать восемь, с глазами, как у лани, и языком, как у адвоката в суде, была его противоположностью: хаос в её голове рождал шедевры — от салатов до споров с соседями, но порядок она считала скукой смертной.
Их дом, двухэтажный, с облупившейся краской на фасаде, был ареной для ежедневных спектаклей.
То Лариса забудет выключить утюг, и Олег полчаса читает лекцию о пожарной безопасности так, что слышит вся улица.
То Олег в сотый раз поставит свою коллекцию виниловых пластинок на её любимую полку для книг, и она демонстративно переложит их в кладовку, под коробки с новогодними гирляндами.
Соседи, привыкшие к их перепалкам, уже не дёргались, когда из окон доносилось: "Лариса, где мой синий галстук?!" или "Олег, я же просила не трогать мои цветы!".
Но в тот день, с которого началась наша история, всё было иначе. Конфликт зародился не из-за галстука или цветов, а из-за пустяка, который, как это часто бывает, оказался вовсе не пустяком. Всё началось с того, что Лариса, стоя у плиты, готовила своё фирменное рагу и напевала что-то из репертуара Земфиры. Олег, сидя за кухонным столом с ноутбуком, пытался сосредоточиться на отчёте для работы. Внезапно он поднял голову и сказал:
— Лариса, ты опять мои наушники взяла? Я же просил их не трогать.
Лариса, не оборачиваясь, ответила с лёгкой насмешкой:
— Олежек, твои наушники — это как святой Грааль. Все о них говорят, но никто не знает, где они. Может, в шкафу с твоими драгоценными пластинками?
Олег нахмурился, но смолчал. Он знал, что спорить с Ларисой — это как играть в шахматы с голубем: она перевернёт доску, раскидает фигуры и улетит, гордо взмахнув крыльями. (продолжение в статье)
Лиза, стоявшая в проеме, не сдвинулась с места. Ее глаза сузились, а голос стал ледяным. — Радоваться? Тому, что ты соизволил вернуться, как будто делаешь одолжение? Алексей нахмурился, его самоуверенность пошатнулась. — Да ладно тебе. Ты же знаешь, что мы созданы друг для друга. Я просто... экспериментировал немного. — Ты бросил меня посреди ночи, оставив только записку 'Прости, так будет лучше'. И теперь ты называешь это экспериментом? Алексей попытался взять ее за руку, но Лиза отдернула ее. — Послушай, я знаю, что облажался. Но я понял свою ошибку. Ты лучшая, правда. — А как насчет той блондинки, с которой ты разъезжал по городу? Или той брюнетки из твоего офиса? Они тоже были 'лучшими'? Лицо Алексея исказилось от гнева. —Ты следила за мной? — Нет, придурок. У тебя везде есть общие знакомые. Ты думал, что никто не заметит? Алексей сменил тактику, его голос стал мягче. — Лиза, милая, это все в прошлом. Я изменился. Давай начнем все сначала. Лиза почувствовала, как к горлу подступает тошнота. (продолжение в статье)
Стол был накрыт, как для праздничного ужина, белая скатерть, аккуратно сложенные салфетки, свечи, которые она купила в тот день, когда случайно увидела их на витрине и подумала, что они идеально впишутся в их кухню.
В центре стола стояла запечённая утка с золотистой корочкой, вокруг — гарнир из запечённых овощей, а рядом бутылка дорогого вина, которое он когда-то назвал «приличным». Всё должно было быть идеально.
Виктория привыкла к тому, что если уж она старается, то на совесть. Ей казалось, что уют способен удержать человека, что если создать для него идеальный мир, он не захочет его разрушать.
Роман сидел напротив, безразлично ковыряя в тарелке. Он ел медленно, словно без всякого удовольствия, как будто перед ним лежал не тщательно приготовленный ужин, а что-то совершенно неинтересное. Она наблюдала, как он лениво вертит в руках вилку, затем кладёт её на стол, даже не доев.
В этот момент Виктория почувствовала, что-то неуловимо изменилось. Он даже не смотрел на неё, не произнёс привычного «спасибо» за ужин, не сделал комплимент по поводу хрустящей корочки. Что-то было не так, и это не относилось к еде.
— Я больше так не могу, — неожиданно сказал он.
Её рука застыла на полпути к бокалу. Она медленно опустила её обратно на стол, но не спросила ничего. Просто ждала.
— Ты всё превращаешь в рутину, Вика. Дом, ужины, забота. Это больше не жизнь, это какой-то отель с полным пансионом. Мне это не нужно.
Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. В его тоне не было злости, только равнодушие.
— Я ухожу.
Слова прозвучали так буднично, что Виктория даже не сразу их осознала. Она смотрела на мужа, словно пытаясь понять, шутка ли это. Но он смотрел на неё спокойно, ожидая реакции.
— Но почему?
Роман тяжело вздохнул, покачал головой, словно пытаясь подобрать слова, которые она поймёт.
— Потому что мне нужно что-то другое. Свобода. Лёгкость. Мне не нужна эта забота. Она душит меня.
Она не понимала. Что значит «душит»? Она старалась ради него, она хотела, чтобы ему было хорошо. Ведь именно так должна выглядеть любовь, не так ли?
— У тебя кто-то есть?
Роман отвёл взгляд. Виктория знала этот жест. Она знала его слишком хорошо.
— Ты... с другой?
Он молчал, но по его напряжению она всё поняла.
— Её зовут Олеся, — произнёс он наконец.
Имя прозвучало сухо, почти отстранённо, но оно ударило её, как пощёчина. Виктория прикусила язык, сдерживая эмоции, и только тогда поняла, что пальцы сжимают скатерть так сильно, что ткань помялась.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
— Это моя квартира, — ровно ответил он, как будто объяснял что-то очевидное.
Она не сразу осознала смысл этих слов.
— То есть… ты действительно… ты выгоняешь меня?
Он посмотрел на часы, будто этот разговор отнимал у него слишком много времени.
— Виктория, я не хочу ссор. Просто собери вещи. Я вызову тебе такси.
Она не ответила. Просто встала, медленно развернулась и вышла из кухни, направляясь в спальню.
В спальне было темно. Только слабый свет из коридора освещал вещи, которые она так старательно выбирала для их совместной жизни. Виктория смотрела на шкаф, на полки, на вещи, которые больше не были её. Или, вернее, никогда не были. Этот дом, в который она вкладывала столько сил, больше не принадлежал ей.
Чемодан наполнялся автоматически, одежда, документы, несколько книг. Она брала вещи так, будто собиралась в поездку, на пару дней, но внутри понимала — назад дороги нет.
Роман зашёл, прислонился к дверному косяку.
— Если тебе нужно время…
Она даже не обернулась.
— Время? Ты хочешь, чтобы я ушла. Время здесь ни при чём.
Он пожал плечами.
— Тогда спустись через десять минут. Такси уже едет.
Виктория стояла у подъезда, держа чемодан. Дождь шёл монотонно, стекая по воротнику её пальто. Она не чувствовала холода. Она не чувствовала ничего.
Телефон в её руках дрожал. (продолжение в статье)