Её бросило в жар, потом в холод. Они стояли там, у её двери, с вещами, с детьми, с какими-то бумагами — и ждали, что она просто уступит. Потому что «так надо». Потому что «семья». Потому что «жена должна».
Медленно, очень медленно она опустила пакеты на пол. Достала из сумки ключи. И вдруг почувствовала странное спокойствие.
— Нет, — сказала она тихо, но твердо. — Я не согласна.
— Что? — не поняла Галина.
— Я сказала — нет. Я не буду никого прописывать. Это моя квартира, я здесь решаю.
— Людмила Сергеевна! — Наташа шагнула вперед. — Нам просто временно…
— Нет, — повторила Людмила и посмотрела прямо на мужа. — Вася, я хочу, чтобы они ушли. Сейчас.
Василий побледнел. Он сделал неопределенный жест рукой, не то умоляя её, не то пытаясь успокоить Галину, которая уже открыла рот для гневной тирады.
— Люда, давай хотя бы поговорим…
— Мы уже говорили, — отрезала она. — И я не изменила решения.
С этими словами она шагнула к двери, отодвинув Галину, вставила ключ в замок. Чувствовала спиной их взгляды — ошарашенные, возмущенные, обиженные. Дверь поддалась тяжело, как будто сопротивляясь.
— Василий, ты что, позволишь ей? — услышала она голос Галины. — Это же твоя семья!
Людмила обернулась, держась за дверную ручку.
— Вася, — сказала она, и голос её звучал неожиданно спокойно, — сделай выбор. Сейчас.
Он смотрел на неё беспомощно, переводя взгляд то на сестру, то на племянницу с детьми. А потом — отвел глаза. И в этот момент всё стало окончательно ясно.
Людмила вошла в квартиру и закрыла дверь. Щелкнул замок.
Ночью Василий так и не пришел. За восемь лет совместной жизни такое случилось впервые. Людмила не спала до трех, потом забылась тяжелым сном. Проснулась от тишины — той оглушающей тишины, когда в доме никого нет.
Она села на краю кровати, сжимая телефон в руке. Ни пропущенных, ни сообщений. Могла бы позвонить сама, но чувствовала — бессмысленно. Василий сделал выбор. Или так и не смог его сделать, что, в сущности, одно и то же.
— Так, хватит, — сказала Людмила вслух и сама вздрогнула от своего голоса.
За окном воскресный день разворачивался обычным чередом — соседка Зинаида Петровна развешивала белье на балконе, внизу дворничиха Фатима подметала двор, слышался детский смех с детской площадки. У всех своя жизнь. И у нее тоже будет — своя.
Она прошла на кухню, сварила кофе. В воскресенье обычно они с Василием завтракали вместе. Он любил яичницу с помидорами и луком, она — обычно чай с бутербродом. Сегодня Людмила достала кофе, который хранила для особых случаев. Насыпала в турку, почти не глядя. Горький запах ударил в нос, и она глубоко вдохнула.
— Горечь? Переживу, — пробормотала она.
Кофе сбежал, и пришлось оттирать плиту. Людмила оттирала плиту и думала о том, что теперь, наверное, разведется с Василием. Как разводилась уже однажды, в далеком девяносто восьмом, когда дети были маленькими и казалось, что жизнь кончена.
Но ничего, справилась. И сейчас справится.
К полудню странное оцепенение прошло, навалились мысли и чувства. Что делать дальше? Где Василий? Вернется ли? А если вернется — что тогда? Дать второй шанс? После такого предательства?
Она вдруг резко развернулась и пошла в спальню. Над кроватью висела их свадебная фотография — восемь лет назад, Людмила в голубом костюме (второй брак, чего уж там), Василий в строгом сером. Счастливые, улыбаются.
Людмила сняла фотографию и села с ней на кровать. Смотрела долго, вглядываясь в их лица — его и своё. Потом, не разбив, не порвав — просто убрала в ящик комода. Туда же отправились ещё несколько снимков с ним.
— Бывает, — сказала Людмила, словно оправдываясь перед кем-то. — Не срослось.
Вышла в гостиную, огляделась. Взгляд зацепился за диван — огромный, нелепый, коричневый. Василий настаивал именно на таком, говорил — «солидно». А ей всегда казалось, что он слишком давит на пространство.
Людмила примерилась, взялась за подлокотник и потянула. Тяжело, зараза. Перевела дух, потянула снова. Диван поддался, и скоро уже стоял у другой стены. Переставлять мебель в одиночку было тяжело, но у Людмилы открылось второе дыхание. Журнальный столик переехал на новое место, торшер — тоже. К вечеру гостиная изменилась до неузнаваемости.
Людмила перешла в кухню. В холодильнике обнаружились сосиски — Василий любил, она не особо. Достала, пожарила себе на ужин. Пусть будет последняя его «вещь» в её жизни. Поела прямо стоя у окна, глядя, как в соседних окнах зажигается свет.
Потом зачем-то достала семейный альбом. Перелистала до своей первой свадьбы — молодая, в пышном белом платье, с букетом роз. Сергей рядом, красивый, уверенный. Казалось тогда — навсегда. А через шесть лет собрал вещи и ушёл к своей секретарше. Как в дурном анекдоте.
Страницы шелестели, лица мелькали. Дети маленькие — Оля с косичками, Митя с разбитой коленкой. Родители, пока ещё живые. Подруги по институту. Сколько всего было в её жизни помимо мужей!
Постепенно по квартире разливались сумерки, но Людмила не включала свет. Сидела в кресле, обхватив колени руками. Не плакала — внутри всё словно заледенело. Но где-то за этим льдом теплилась искра. Какая-то новая сила, которую она раньше в себе не замечала.
— Плевать, — сказала она решительно. — Переживу. Не в первый раз.
И только когда поднялась, чтобы включить свет, почувствовала, как по щекам текут слёзы. Заплакала и тут же разозлилась на себя. Нашла бумажную салфетку, вытерла лицо.
Зазвонил телефон — номер Василия. Людмила держала телефон, глядя на экран. Большой палец завис над зелёной кнопкой. Звонок оборвался.
И вдруг ей стало легче. Она не взяла трубку. Ни с просьбами, ни с извинениями — она не хотела сейчас слышать его голос. Хотелось тишины. И чтобы голова была ясной.
Людмила обошла квартиру, включая свет. В кухне, в ванной, в спальне. Стояла посреди гостиной, оглядывая переставленную мебель. Вспомнила, как подруга Татьяна говорила: «Если жизнь меняется — сделай перестановку. Новое пространство — новые мысли».
Она прошла к книжному шкафу, достала томик Ахматовой. Купила давно, всё хотела почитать, но Василий морщился — зачем тебе эта заумь? Людмила открыла наугад:
«Я научилась просто, мудро жить,
